К счастью, никаких неожиданностей не произошло и всё окончилось благополучно. Вопрос о подчинении Владимиро-Суздальской земли киевскому престолу не поднимался, а взамен оба северных князя в весьма обтекаемой форме признали за Данилой Романовичем титул государя (правда, так и осталось неясным — всей или не всей Руси). Святослав Всеволодович и Андрей Ярославович торжественно поклялись на могиле брата и отца никогда не выступать против Киева и сплотившихся вокруг него земель, уважать власть Данилы Романовича, а также его соправителя и преемника Льва Даниловича и всех их потомков. У присутствующих отлегло от сердца.

Государь покинул собор, за ним вышли и остальные. Начинался «пир на весь мир», как выражались русичи. Виночерпии готовились выбить днища у невероятно больших пузатых бочек, самые заправские пьяницы жадно глотали слюнки. Скоморохи, гусляры и гудошники готовились начать веселить народ. Все ждали лишь слова Данилы Романовича. Между тем, оставалось ещё одно маленькое дельце…

В конце улицы, ведущей в Старый Город, раздалось приближающееся цоканье конских копыт, звон металла и крики ненависти. Карсидар крепче обнял за плечи Милку, которая посмотрела на него обеспокоено и шепнула:

— Что?..

— Ничего, моя лада, ничего, — ответил он, когда в свежем морозном воздухе начал расползаться ощутимый даже на расстоянии тошнотворный запах.

На площадь перед Софией въехал небольшой отряд, созданный из остатков «коновальской двусотни». Во главе его находился Читрадрива, одетый по этому случаю как знатный боярин и с мечом на боку. «Коновалы» со всех сторон окружали большую тяжёлую телегу, на которой стояла железная клетка со скованным по рукам и ногам великим Бату.

Пленённый хан имел довольно жалкий вид. Мало того, что он был весь оборван и небрит. В продолжение прошедших после битвы дней клетка простояла перед государевым дворцом на Бабином Торжке. Тысячные толпы стекались сюда, чтобы посмотреть на того, кто грозился покорить Русь. И каждый норовил чем-нибудь запустить в пленника. По приказу Данилы Романовича «коновалы» тщательно следили за толпой, не позволяя бросать в Бату тяжёлых предметов, стрелять и обливать его водой или помоями — дабы он не околел на морозе. Однако на непокрытую голову хана обрушился град тухлых яиц, гнилой репы, буряка и капусты, конского навоза и прочих нечистот. Поэтому от клетки разило, как из выгребной ямы, а Бату оставалось лишь метаться по очерченному толстыми прутьями прямоугольнику, греметь цепями да бессильно ругать ненавистных урусов на своём диком наречии.

Наконец телега остановилась, «коновалы» разомкнули строй, давая дорогу государю. Данила Романович в сопровождении толмача приблизился к клетке, вскинул над головой руку. Все умолкли, и в наступившей на площади тишине прозвучали обращённые к пленнику слова, повторяемые по-татарски толмачом:

— Что, собака, попался?

Звякнув цепями, Бату рванулся вперёд, приник к прутьям и плюнул, однако сгусток слюны не достиг цели и упал на утоптанный снег. Толпа дружно захохотала, но государь вновь призвал всех к тишине и продолжал:

— Беснуйся сколько хочешь, это тебе не поможет. Судьба твоя в моих руках, и сейчас ты узнаешь её…

Тут он сделал глубокую паузу.

— Я долго думал, каким пыткам тебя подвергнуть и каким способом казнить. Долго думали и мои советники. И вот что мы решили. Твой дед, хан Чингиз, завещал тебе дойти до последнего моря, так ведь? Что ж, я помогу выполнить его волю! Тебе будет оставлена твоя презренная жизнь с тем, чтобы ты действительно достиг края мира. Лекарь Андрей даже позаботится о твоём здоровье, пока ты будешь в дороге, — Данила Романович кивнул в сторону Читрадривы. — Правда, в этот неблизкий путь ты отправишься немного не так, как рассчитывал. Не как завоеватель поедешь ты впереди бесчинствующей орды, но с позором побеждённого. Мои верные слуги, возглавляемые Андреем, отвезут тебя к последнему западному морю в этой самой клетке. Как редкостную животину тебя будут показывать во всех странах. Чтобы все народы видели славу, мощь и величие земли Русской, сумевшей остановить нашествие татарской саранчи. И чтобы все дивились сему великому чуду, свершившемуся с Божьей помощью. Да будет так!

Приникший к прутьям Бату выслушивал последние слова толмача, а государь уже отвернулся от клетки и, сорвав с головы шапку Мономаха, крикнул народу:

— А теперь гулять будем!!!

Взревели рога и рожки, загудели гусли, радостно завопила толпа, рванувшаяся к огромным бочкам. «Коновалы» сомкнули строй, Данила Романович посторонился. Читрадрива махнул Карсидару на прощанье, заржали кони, звякнула сбруя, и телега с ханом Бату в клетке тронулась с места.

Несостоявшийся властелин мира отправился в долгий и позорный путь до самого последнего моря.

Ловко лавируя против ветра, плавно переваливаясь с борта на борт, небольшой бриг уходил всё дальше в открытое море.

Последнее западное море, подумать только…

Читрадрива стоял около самого бушприта, крепко вцепившись в фальшборт, и смотрел в недосягаемую даль, туда, где сплошь затянутый серыми тучами небосвод смыкался с морской поверхностью, горбатившейся водяными валами. Промозглый северо-западный ветер швырял солёные брызги ему в лицо. При такой мерзкой погоде южному человеку, привыкшему к мягкому климату родины, недолго и простудиться. Но Читрадрива не отворачивался, а если оглядывался иногда, то лишь затем, чтобы проверить, на месте ли принайтованная к палубе около фок-мачты железная клетка. Разумеется, с помощью голубого камня в перстне, подаренном ему на память Карсидаром, он мог постоянно держать под контролем эмоции заключённого в клетке хана и мгновенно почуять его испуг, если бы крепление хоть немного ослабло. Однако пленник давно утратил всякий интерес к жизни, уже ничто не привлекало его внимания, и вряд ли такая «мелочь», как опасность внезапно расстаться с жизнью, способна была вывести его из состояния полнейшей апатии. Кроме того, Бату прекрасно понимал, что его вывезли в открытое море отнюдь не на увеселительную прогулку! Но даже осознание близости собственной смерти нисколько не взволновало его…

Читрадрива поморщился. Да уж, хорошенький результат дала поездка по разным странам с пленённым ханом Бату в клетке! Сколько же земель они посетили? Угорщина, Польша, Богемия, Германия, Франция, Наварра, Арагон, Кастилия. И наконец, Португалия — самая западная страна, после которой уже не было ничего, кроме безбрежного моря, раскинувшегося до края земли. И везде некогда великого и грозного хана ждало одно и то же — оскорбления, насмешки на непонятных языках, понятный и без толмача хохот в лицо, довольное улюлюканье, свист, летящие в него нечистоты… Перед покрытой налётом ржавчины клеткой, выставлявшейся на площадях многочисленных городов, люди превращались в разнузданных животных, которые потешались над беспомощным хищником, впавшим в полное уныние.

А причина всему одна — страх! Вернее, громадное облегчение от осознания того факта, что опасный зверь изловлен, связан, острые зубы у него вырваны, когти обломаны, хвост отрублен, а сам он вымазан дёгтем и вывалян в перьях. Над таким пугалом можно вдоволь потешиться. Не кусается…

Балаган, настоящий ярмарочный балаган, от которого пленник постепенно сходил с ума. Вот что озлобленное, беснующееся человеческое стадо способно сделать с отдельно взятой личностью! А великий татарский хан к тому же был личностью далеко незаурядной! Читрадрива, который, в отличие от Карсидара, не питал жгучей ненависти к ордынцам, временами даже сочувствовал Бату. Он мог представить себя на его месте, ибо и сам когда-то давно был замкнут в подобной клетке и подвергался издевательствам со стороны злорадствующей толпы. И только вмешательство мастера Ромгурфа, не забывшего об оказанной ему услуге, спасло Читрадриву от неминуемой смерти.