— Понимаешь, не хотелось в такой день бездельничать… Ведь Наапет-айрик в госпитале нам рассказывал, что с дьяволом можно отлично справиться… А если эти гады из-под земли выросли, то найдется способ вогнать их в землю!
Часть проникших в тыл фашистских солдат была уничтожена. Но другая группа закрепилась и упорно мешала восстановлению связи. Забрав у Вахрама последний моток, Нина увидела, что провода не хватит.
— Беги принеси!… — крикнула она Вахраму.
Но Вахрам, с сочувствием глядевший на залитое по́том лицо Нины и на ее воспаленные веки, не расслышал ее. Нина повторила свое распоряжение более резким тоном.
— Так это последний моток, больше нет! — с сожалением развел руками Вахрам. Нина нахмурилась, бросила испытующий взгляд вокруг. Справа от нее тянулся ряд столбов с оставшимися проводами. Быстро приняв решение, Нина крепко затянула ремень пояса (она была одета в ватные брюки и гимнастерку) и, попросив у Вахрама нож, начала карабкаться вверх по столбу. Сапоги мешали ей. Кое-как, зацепившись каблуками за столб, она выпростала ноги из широких голенищ и уже быстрее начала подниматься по столбу.
— Ой, умереть мне за тебя! — воскликнул Вахрам. — Как белка карабкается!.. И силы нет у меня в этих раненых пальцах, чтобы на другой столб самому подняться.
В эту минуту в воздухе просвистело несколько одиночных пуль — знак, что стрелял один человек и стрелял прицельно. Но пули отправились «по ягоды», как выразился Вахрам. Однако у него мелькнула тревожная мысль: «А вдруг… подстрелят Нину!.. И я не смогу наладить связь…» Нина словно не понимала, что она является мишенью для вражеского стрелка.
— Обогни столб! — во весь голос крикнул Вахрам. — Ты же вся на виду… Скорей, повернись, столб будет закрывать тебя!
Нина послушалась, но столб все же не полностью прикрывал ее: ноги и руки были видны снайперу. Раздался еще выстрел. Нина была уже наверху — она подсекала и рубила телеграфный провод. Внизу от нетерпения плясал на месте Вахрам. Упал перерубленный конец провода, Вахрам схватился за него и кинулся было бежать к другому столбу, но вдруг остановился: мимо скользившей со столба Нины просвистела еще одна пуля. Нина спрыгнула наземь и побежала к соседнему столбу. Надо было оборвать провод еще с одного-двух столбов, чтобы его хватило. Вахрам обхватил столб руками, попробовал подняться, но боль в раненых пальцах заставила его разжать руки. Глаза наполнились слезами — то ли от боли, то ли от сознания своего бессилия. Нина стала карабкаться на второй столб. На этот раз пуля фашистского стрелка пробила полу ее гимнастерки.
— Ох!.. — вырвалось у Вахрама.
Видя, что Нина упрямо продолжает подниматься, Вахрам в восторге пробормотал: «Ну, можно ли было ждать такой храбрости от женщины?! Вернешься жив-здоров домой, так не сможешь и похвастать перед женщинами… Такой девушке сразу два ордена полагается!» Тут Вахрам вздрогнул: две пули со злобным свистом впились в столб. Вахрам сжал кулаки и воскликнул:
— Хоть бы у этого стрелка сразу оба глаза вылезли!
Нина уже вскарабкалась до верхушки второго столба и, изо всей силы налегая на нож, резала провод. Через несколько минут конец провода упал вниз.
— Отвела, что ли, фашистам глаза эта девушка? Сколько раз стреляли, и все мимо или в столб попадают! — в восхищении приговаривал Вахрам, видя, что Нина скользит уже вниз.
Дело было, конечно, не в мнимом умении Нины «отводить глаза» врагу: чуть подальше большая группа связных восстанавливала связь, одновременно очищая участок от проникнувших туда фашистов. Их присутствие и спасало Нину.
Она спрыгнула вниз. С ее лба катились капли пота, щеки горели, она дышала прерывисто. Перестал моросить мелкий дождь, и холодный ветер, предвестник близкого снегопада, вздувал полы ее гимнастерки.
— Ну, Вахрам! — отдышавшись воскликнула Нина. — Закрепим эти провода, и я побегу к аппарату!
Они успели отойти довольно далеко от КП полка. Бросив взгляд в сторону участка, занятого батальоном Суреняна, Нина вдруг заметила какое-то непривычное движение. Усилилась стрельба. Взрывная волна несколько раз бросала Нину и Вахрама наземь.
Восстановив связь, они бегом кинулись обратно к КП. Нина подхватила трубку и соединилась с Араратяном. Ей ответил раздраженный голос дежурного телефониста:
— Так задержались с восстановлением связи, что…
— Ну, что там, что? — с тревогой выспрашивала Нина.
— Положение осложнилось, командир полка оставил свой КП.
Нина вздрогнула так сильно, что телефонная трубка чуть не выпала у нее из рук.
— Неужели опять оборвалась связь? — встревожился Вахрам. — Ну, на этот раз ты оставайся здесь, пойдем я и Кимик, — он показал на дежурного бойца, — а то…
— Нет, нет, линия действует, только… — Нина в отчаянии махнула рукой и закусила губу. «Араратян… казался таким бесстрашным, неужели он оставил КП, не отдав никаких распоряжений?!»
— Все равно, мы должны оставаться на своем посту! — словно сама себе приказала она, бросив мельком взгляд на Вахрама.
Раздался телефонный звонок, и Нина схватила трубку. Она почувствовала бы себя на седьмом небе, если б услышала голос Араратяна, его короткий, четкий приказ. Но говорил секретарь партбюро полка. Он хотел удостовериться, что линия действительно восстановлена; получив утвердительный ответ, он повесил трубку.
Тревога все сильнее сжимала сердце Нины.
* * *
Нина быстро поднялась на ноги, стукнулась головой о низкий потолок землянки, и горсть земли осыпала ее гимнастерку. Чуть пригнувшись, она счищала с себя липкие комочки и вдруг почувствовала, что в нагрудном кармане что-то шелестит. Она отстегнула пуговку, достала измятые обрывки бумаги и с изумлением взглянула на них. Это было последнее полученное от Поленова письмо. Она совсем забыла о нем. Карабкаясь по столбу, она его измяла и местами надорвала. Нина с сожалением начала прилаживать обрывки; карандаш почти стерся. Напрягая зрение, она перечитала письмо, и тревога на ее лице постепенно уступила место улыбке.
«Дорогая Нина Михайловна, смотрю я наверх — небо в самолетах, смотрю вниз — развалины, напротив, на расстоянии нескольких метров — фашисты. Как видишь, нечему радоваться. И далека, о, далека моя бедная Тоня! Не везет мне, — ребята от родных и друзей письма получают, радуются. Я, конечно, стараюсь радоваться за них. Ну, что бы тебе, Димка, каким-либо чудом выучиться грамоте и мне письмецо накатать! Местечко наше, конечно, не сравнится с каким-нибудь курортом, но ребята дружные. Вот только девушки у нас, словно Золушки, и характером чудесные, и личиком миловидные, да только в саже измазанные, измученные. И все мне приходит на ум, Нина Михайловна: настроить бы после войны бань и швейных мастерских, чтобы обмылись и приоделись по-хорошему наши славные девушки. Вот тогда ходи, смотри на них и радуйся! Даю слово, Нина Михайловна, живы будем — встретимся. Будет и на нашей улице праздник, не все же фашисту по ней коваными сапожищами топать… Ну, желаю здоровья, до доброй встречи. Привет вам от Григория Дмитриевича Поленова (он же Гриша)».
Нина с просветлевшим лицом бережно сложила клочки письма и спрятала в карман. «Нет, нет, там, у Гриши, положение во сто раз тяжелее, а он вот какие письма пишет! А что ж у нас… ах, лишь бы Асканаз Аракелович…» Тянуло выбежать из землянки, узнать, что творится кругом, где командир полка. Она только-только вышла за порог, когда раздался звонок. Нина схватила трубку, приложила к уху — и в первую минуту могла лишь повторять задыхаясь:
— Да, да!
* * *
Асканаз Араратян выслал в помощь батальону Суреняна резервную роту; одновременно он держал под особым наблюдением и третий батальон и батальон Остужко, которые отражали ожесточенные атаки противника. Судя по всему, враг решил вклиниться в позицию Суреняна и добиться на этом участке прорыва обороны. С помощью новой роты Суреняну удалось отразить последнюю атаку, но через некоторое время Асканаз заметил, что к позициям Суреняна ползут несколько танков, а за ними движутся цепи автоматчиков. Взвесив положение, Араратян решил ввести в бой резервные огневые точки. Вскоре два танка остановились, словно споткнувшись; из люков повалил дым. Не отрывая глаз от поля боя, Асканаз бросил сопровождавшему его Саруханяну:
