— В том-то и суть, что я и так ничего не делаю, — ответил Мерихейн.

— Я согласен, — сказал Лутвей. — Когда можно переезжать?

— Да хоть сегодня ночью, если хотите.

— Прекрасно! Кулно, есть у тебя деньги? Обмоем новую квартиру.

— Давайте-ка лучше устроим новоселье в самой новой квартире, — предложил Мерихейн. — Позовите еще кого-нибудь из друзей.

— А женщин можно? — спросил Лутвей.

— Только молодых, — ответил Мерихейн. — И чем легкомысленнее, тем лучше.

— В таком случае я приведу Тикси, — сказал Лутвей.

— Кто такая Тикси? — поинтересовался Мерихейн.

— Это тайна, — ответил Кулно. — Большая тайна. Когда увидишь, поймешь.

— Что ты со мною, стариком, в прятки играешь! — Мерихейн усмехнулся.

— Кто знает, на что вы, поэты, способны, — засмеялся в ответ ему Кулно.

Проснувшись на следующее утро на скрипучем диване, Лутвей услышал, как Мерихейн сказал прислуге:

— Может быть, сегодня вы немного задержитесь, молодой человек проснется, захочет поесть.

Хлопнула дверь, вероятно, это ушел Мерихейн.

Лутвей хотел взглянуть, сколько времени, потянулся было рукой к карману жилета, но вспомнил, что отнес часы в ломбард.

В комнате было довольно прохладно. О том, что квартира холодная, Мерихейн дал понять Лутвею еще вчера, — перед тем как пойти спать, он сложил на стуле возле постели молодого человека все из оказавшегося под рукой, чем можно было укрыться. В доме Хелене было теплее.

Лутвей попытался снова заснуть, но это ему не удалось. Волей-неволей пришлось подняться с постели.

— Сколько времени? — спросил он у прислуги.

— Не знаю, господин унес часы с собою.

— Мои остановились.

— Должно быть, девятый час, господин уходит на службу в восемь.

— Чем он занимается?

— Господин же — писатель.

Последнее слово женщина произнесла с подчеркнутой почтительностью и добавила:

— Господин вернется не раньше вечера, он дома не обедает. А иной раз припозднится, так и ночью придет. Я разведу примус к восьми часам, а выходит, вовсе без надобности.

— А хозяин ваш богатый?

— Господам самим лучше знать. — Женщина усмехнулась.

— Стало быть, он возвратится только вечером, в восемь часов?

— Да, к восьми часам я развожу примус.

Лутвей тоже решил вернуться домой к вечеру. Но получилось иначе. Около двух часов дня он встретил на улице Тикси и захотел показать девушке свою новую квартиру. Тикси сопротивлялась, ссылаясь на недостаток времени, но в конце концов все же позволила увлечь себя в чердачную комнату, собираясь войти туда только на одну минутку.

— Как? Ты живешь не один?! — воскликнула Тикси, едва переступив порог комнаты, вид у нее при этом был явно разочарованный.

— Нет, не один.

— С кем же?

— Отгадай.

— С Кулно?

— Не болтай глупостей, ты же знаешь, где квартирует Кулно.

— Кто же с тобой живет? Скажи!

— Слушай и удивляйся: Андрес Мерихейн.

— Что? Мерихейн?

Тикси даже ухватилась рукой за Лутвея.

— Собственной персоной, — подтвердил Лутвей.

— Говорят, Кулно вчера подложил ему свинью.

— Кто это тебе сказал?

— В городе говорят.

— Ого, значит, история эта уже и до тебя дошла, только, как водится, в искаженном виде.

— А как ты сюда попал?

— Я и сам хотел бы это знать. Наверное, я обязан этим Кулно, он хорошо знаком с Мерихейном.

Тикси расхаживала по комнате, заглядывая во все углы и закоулки. Наконец девушка сказала:

— У вас четырехкомнатая квартира.

— Мерихейн считает свою квартиру однокомнатной.

— Как так?

— Говорит, что у него одна комната, он называет ее залом, просто у комнаты этой — три ниши. Посмотри сама, дело обстоит именно так. В одной нише живу я, и это, по чести говоря, — кухня, даже плита стоит. Когда на кухне готовится пища, ароматом ее можно наслаждаться во всех уголках квартиры, а когда Мерихейн спит в своей нише, я могу слышать его поэтический храп.

— Он громко храпит?

Этого Лутвей не знал и потому продолжил свои разъяснения:

— Если кто-нибудь входит сюда с черного хода, то вносит с собою в зал целый букет запахов винтовой лестницы. Разве это не счастье — жить здесь, есть, пить и спать, а главное — принимать гостей!

— У твоей комнаты, оказывается, есть свой выход, — с радостной многозначительностью заметила Тикси, когда они вошли в нишу, где Лутвей спал ночь. Вместо скрипучего дивана здесь уже стояла железная кровать с матрацем, — вероятно, об этом по распоряжению Мерихейна позаботилась прислуга. Прилив странной нежности к писателю охватил Лутвея, но, ощутив рядом с собою Тикси, он уже не мог понять, действительно ли эти чувства относятся к Мерихейну, а не к девушке.

— Не трогай меня, — сердито сказала Тикси, хотя волнение молодого человека сразу же передалось ей. — Мне надо идти на работу, ты испортишь мою прическу.

— Слушай, Тикси, мы скоро устраиваем вечеринку.

— Что еще за вечеринку?

— Новоселье.

— Здесь?

— А где же еще, отпразднуем мое вселение в новую квартиру. Ты тоже придешь.

— Нет, не приду.

— Нет, придешь. Мерихейн разрешил пригласить женщин, но с условием: только молодых и — чем легкомысленнее, тем лучше.

— Ты считаешь, что я подхожу?

— Еще как! Знаешь что, надень свое коричневое платье.

— Оно же старое.

— Не беда, что старое, зато оно тебе идет. Я люблю это платье, в нем есть что-то от тебя самой, от твоих движений, характера. Ты в нем такая забавная, грациозная, легкая. Так и хочется посадить тебя на ладошку и подкинуть. У меня иной раз бывает такое странное настроение: схватил бы хоть луну, хоть само солнце и метнул бы, словно диск.

— Ах ты, мой месяц ясный, мое солнышко! — Девушка улыбнулась молодому человеку, прижалась к нему. Но вдруг, словно спохватившись, спросила совершенно другим тоном: — А когда вечерника будет?

— Еще не решили, но скоро, на днях.

— Кто придет?

— Наши ребята, может быть и кое-кто из девиц.

— Кулно будет?

— Разумеется.

— Мне не хочется его видеть.

— Ты что-нибудь против него имеешь?

— Я его боюсь.

— Он же хороший парень.

— Все равно. Даже не то, чтобы боюсь, а так… Помнишь, он первый раз встретился нам на опушке леса, мы еще шли, знаешь, туда… это было в самом начале…

— Помню… ну?

— Я с тех самых пор боюсь его. У него такие странные глаза.

— Ах, глаза?! — Лутвей засмеялся. — Ну в таком случае надо быть осторожной.

Тикси спускалась по лестнице, пританцовывая, — девушка чувствовала себя на седьмом небе. Подумать только — она пойдет на вечер к Мерихейну! Одного жаль: почему Лутвею нравится ее коричневое платье, ей было бы гораздо приятнее надеть свое самое лучшее, самое новое платье, ну хотя бы то, из атласного шелка, в котором она конфирмовалась.

Когда Лутвей примерно в половине девятого вечера вошел в свою новую квартиру, Мерихейн ужинал, перед ним стоял стакан с дымящимся чаем, две-три бутылки и две стопки.

— Я ждал вас, думал, вы уже не придете, — сказал Мерихейн и добавил: — Садитесь за стол.

Студент не заставил себя упрашивать, и радушный хозяин осведомился, протягивая руку к бутылкам:

— Красного или белого?

Лутвей в нерешительности молчал.

— Рекомендую красное, на редкость удачное французское вино, нацежено прямо из бочки, без всяких фокусов, не балованное, из пробной партии, фабричная цена — шесть рублей за бутылку.

Стопки были наполнены до краев искристым красным вином. Мужчины собирались уже поднести их к губам, но в это время Мерихейн воскликнул:

— Стойте! Смотрите!

На краю его стопки сидела муха.

— Вот сатана, — удивился студент, — на дворе январь, а она живет.

— Живет! Видите, как смакует вино, как оглаживает лапками головку. Нравится, очень нравится! Ну и нос у этой твари! Стоит только откупорить бутылку, она уже тут как тут. А в другое время словно бы и не видит тебя, посиживает на карнизе печки или на потолке.