Мерихейн несколько вечеров ждал Тикси, ждал, несмотря на дурные предчувствия, но Тикси все не приходила и не приходила. Кто знает, может быть, этим бы их роман и закончился, если бы Мерихейн не встретился с пьяным Лутвеем, рассуждения которого перевернули в сознании писателя все с ног на голову и вызвали к жизни новые догадки, новые надежды. Старый холостяк уже нигде не находил себе покоя, он должен был увидеть Тикси, должен был с нею поговорить, услышать правду из ее собственных уст.

Мерихейн допускал, что Тикси способна лгать и обманывать, обманывать жестоко, бесцеремонно, однако, он, как и все мужчины, даже самые здравомыслящие, был уверен в том, что женская ложь, женские хитрости всегда предназначены для кого-то другого, но не для него. О-о, он составляет исключение, он обладает особыми качествами, у него опытный, проницательный глаз, и в данном случае возможность какой бы то ни было лжи, какого бы то ни было обмана исключена!

Мерихейн забыл, что уже давно подметил в облике Тикси черты, роднившие ее с несколькими знакомыми ему женщинами, оказавшимися удивительными мастерицами по части обмана: те же глаза, тот же рот, зубы, улыбка, тот же тихий и мечтательный взгляд, полный детской непосредственности и невинности, обманчивой невинности. Эти женщины лгали красиво и естественно, до того красиво и до того естественно, что Мерихейн еще годы спустя склонен был считать их ложь истиной.

Да, красивая, приятная ложь!

Мерихейн забыл все, чему научила его жизнь, ибо забвение отрадно, а вера сладка.

Но, несмотря на веру Мерихейна, Тикси все не появлялась, ему даже ни разу не посчастливилось встретить ее случайно на улице, старый холостяк потерял наконец терпение и решил написать девушке. Первое письмо было коротенькое, выдержанное в игривом тоне, в котором, однако, звучала тихая надежда; второе письмо было длиннее и серьезнее первого; Мерихейн написал и третье письмо, где было сказано больше, чем в двух первых, вместе взятых, но отсылать это письмо он не стал, а счел за лучшее дождаться вечером Тикси на улице возле ее конторы. Под каким-то благовидным предлогом он ушел с работы на полчаса раньше и торопливо, с бьющимся сердцем отправился на свидание. Он ждал не напрасно, ему удалось встретиться с девушкой, но Тикси куда-то спешила, ужасно спешила.

— Вы выбрали очень неудачный день, — объяснила она, — сегодня у меня нет ни минуты времени. Почему вы не пришли ну хотя бы вчера.

— Я послал вам два письма, а вот третье отослать воздержался, пришел сам.

— Два письма? Я не получила ни одного.

— Не могли же они потеряться, путь такой короткий.

— Может быть, мне их просто не передали! Ах, уж эта мама, вечно она все забывает, да и какой со старого человека спрос, но иной раз она меня просто из себя выводит… — Язык девушки работал, как молотилка.

Выражение лица и голос Тикси не оставляли сомнений в том, что мать действительно иной раз выводит ее из себя.

— А почему вы не отослали третье? — спросила девушка у Мерихейна, — может быть, оно оказалось бы счастливее. Сожгли?

— Нет, не сжег.

— Разорвали?

— Тоже нет.

— Что же вы с ним сделали, скажите, прошу вас.

— Оно у меня в кармане.

— Может, вы отдадите его мне, у меня хоть одно письмо от вас было бы.

Мерихейн колебался, он не знал, как лучше поступить, но в конце концов все-таки отдал письмо, и девушка с таким проворством спрятала конверт за пазуху, что даже забыла поблагодарить писателя. А он, как только отдал письмо, так сразу же и пожалел об этом, но сожаление было робким, ему самому не вполне понятным.

— Прочту потом, когда будет время, — сказала Тикси, когда письмо было надежно спрятано.

Торопливо шагали они по улице, к окраине города, где жила Тикси, Мерихейн с трудом поспевал за девушкой, так она спешила: ведь ее ждала мать, чтобы вместе куда-то пойти, к каким-то знакомым, то ли проведать больную, то ли еще что-то в этом роде, в общем, визит не из приятных. Но Тикси ничего не может поделать, пришлось уступить настоянию матери, да к тому же и сама больная просила прийти, просила ради всего святого, она ждет — это хорошая знакомая девушка, ее старая подруга, может быть, они увидятся в последний раз. Тикси ужасно жаль, но она вынуждена пойти, ей также ужасно жаль двух затерявшихся писем, но она счастлива, что хоть третье заполучила.

Мерихейн не мог расслышать всего, что говорила Тикси, — уступая дорогу встречным прохожим, он то и дело отставал от девушки и каждый раз вынужден был прибавлять шагу, чтобы поспеть за нею. Наконец ему представилась возможность сказать:

— Я видел Лутвея, он говорил странные вещи.

Мерихейн чувствовал, что этот разговор надо было начать совсем иначе, но ничего лучшего ему в голову не пришло. К тому же лицо и поведение Тикси смущали Мерихейна все больше.

— Он вообще с тех пор, как от вас ушел, стал каким-то странным, — ответила Тикси тоном деловой, умудренной житейским опытом женщины.

— Да, он говорил странные вещи, имея в виду именно вас, — продолжал писатель.

— Меня?! — удивилась девушка, словно Лутвей был для нее совершенно чужим человеком. — Что он обо мне мог говорить?

— Говорил, будто это вы виноваты в том, что он от меня ушел.

— Я? Он с ума спятил! Какое это имеет ко мне отношение?

Мерихейн хотел еще что-то сказать, но смешался. Наконец старый холостяк неловко произнес:

— Оказывается, это он оторвал у мухи крылья.

— Этого от него можно было ожидать, настолько-то я его знаю.

— Но это якобы была ваша идея, он поступил по вашему желанию и наущению.

Тикси рассмеялась, рассмеялась до того весело, до того лукаво, что Мерихейну показалось, будто он впервые слышит, как весело и лукаво может смеяться Тикси. Глаза у нее так и сверкали, так и сверкали и бегали по сторонам. Ай, как они бегали, ай, как они сверкали!

— Господин Лутвей, вероятно, был пьян, когда говорил это, — сказала Тикси, справившись наконец со смехом.

— Да, и порядком.

— Ну конечно, я сразу так и подумала, с пьяных глаз он может еще и не такое нагородить. И вы поверили?

Мерихейн не дерзнул признаться, что поверил словам пьяного студента и что именно поэтому решил подождать сегодня Тикси на улице.

— Он ужасно пристрастился к вину, — продолжала девушка, — а когда напьется, не отдает себе отчета, что говорит. Сколько пришлось мне вытерпеть из-за его глупой болтовни!

Тикси была опечалена, чрезвычайно опечалена.

— Когда он пьян, он ни с чем не считается, — вновь заговорила она, — ни с чем. В пьяном виде он осуществляет то, что задумал в трезвом. Я его знаю. Интересно, чего он хотел добиться, когда нес всю эту ахинею?

Тикси так и сказала — «ахинею». Затем девушка умолкла с таким видом, будто она сосредоточенно что-то обдумывает.

— Ах да! Понимаю, понимаю, меня-то он своими фокусами не проведет. Просто-напросто он ревнует и хочет испортить наши с вами отношения, да, тут больше и думать нечего, — ему не нравится, что я захожу к вам. Да-да, так оно и есть! Значит, вот отчего он и мне так нехорошо говорил про вас, я не стану повторять, не хочу, очень уж некрасиво он выразился.

Мерихейн не знал, что и сказать, и, немного помолчав, Тикси добавила с легким вздохом:

— Бедный мальчик!

— Да, он выглядел очень несчастным, — подхватил Мерихейн, — но он говорил кое-что и пострашнее, он говорил, что…

Однако Тикси сегодня, как видно, была начисто лишена любопытства, она даже не дала Мерихейну закончить фразу и невежливо перебила его:

— К сожалению, я должна зайти в этот дом, к одной своей подружке, она тоже собиралась вместе со мною навестить больную, мать велела мне забежать за нею.

— Когда я смогу с вами встретиться, когда у вас будет время, барышня? — успел еще спросить Мерихейн.

— Сейчас не могу сказать ничего определенного, но я прочту ваше письмо и отвечу вам, подождите, я сообщу, когда и где. Может быть, я и сама зайду к вам, вы по вечерам по-прежнему дома?