— Та девушка так и осталась в другой комнате, — промолвил Ханс.

— Она не скоро очнется, — ответил Кустас. — Это дочь того старика, который все повторял: «О Иисус, Иисус».

Ханс с испугом и удивлением взглянул на Кустаса.

Ханс спустился с сеновала только во втором часу дня. Спал он плохо. Его беспрерывно мучили странные сны. Перед глазами все время стояло лицо девушки, потерявшей сознание, ее черные глаза, густые волосы, высокая, стройная фигура. Но теперь это красивое лицо не было залито слезами — оно улыбалось весело и радостно, со всем пылом и беззаботностью молодости. Она простирала руки, но не к небу, а к тому, о ком мечтала дни и ночи, к кому стремилась всей душой. А злой отец смотрел на нее, насмешливо и ехидно улыбаясь.

Март уже рыл свою яму. Это живо напомнило Хансу вчерашнее моление. Что все это значит? Один ищет клад, твердо веря, что этим облегчит жизнь себе и своей семье, терпящей голод и лишения; другие собираются вместе, плачут, стонут и взывают к тому, кто якобы заботится о них и должен внять их мольбам. Третьи устремляются в церковь, надеясь, что там будут ближе ко всемогущему. И все они осуждают друг друга, смеются над темнотой и глупостью человеческой.

Войдя в комнату, Ханс увидел, что Анна еще спит. Мать, надев очки, читала Библию. Обе они вернулись домой только утром, в шестом часу.

— Уже встал? — сказала мать. — Анна еще спит.

— К вечеру выспится? — спросил Ханс.

— Да, вечером мы опять пойдем, приезжий брат так душевно говорит.

Ханс с усмешкой посмотрел на мать.

— Отец яму копает, — заметил он немного погодя.

— Разве его теперь вразумишь, — молвила мать.

Когда Анна наконец проснулась, Ханс, оставшись с ней в комнате наедине, решил, что сейчас, самое время выполнить данное Кустасу обещание. Кроме того, ему хотелось откровенно поговорить с сестрой, чтобы спасти ее от этого безумия, как он называл моления. Одно его смущало — он не знал, по душе ли Анне Кустас.

— Ты вечером опять молиться пойдешь? — спросил Ханс. В его тоне прозвучало что-то похожее на укор и осуждение. Анна, по-видимому, уловила это. Она ответила хмуро:

— Почему ты об этом спрашиваешь? Хочешь с нами пойти?

— Нет… с меня довольно… Кустас обещал вечером зайти, — сказал Ханс, немного помолчав, и внимательно посмотрел на сестру.

— Пусть приходит, — ответила та, взглянув на брата.

— Он хотел тебя повидать.

— Меня? Какое у него ко мне дело?

— Он хочет тебе что-то сказать… уже давно хочет.

— Уже давно? А кто же ему мешал?

— Ты мешала.

— Я? — попробовала улыбнуться Анна; она почему-то была сегодня грустна и задумчива.

— Тебе нравится Кустас? — спросил Ханс.

Этот вопрос, казалось, смутил Анну, щеки ее слегка зарумянились.

— Нравится?.. Да ничего, парень как парень, — ответила она.

— Кустас не хочет, чтобы ты ходила на моления.

— Ну и пусть не хочет, — ответила Анна, прикидываясь недовольной.

— Он не хочет также, чтобы ты целовалась с братьями, — добавил Ханс.

Анна отвернулась и стала смотреть в окно. Брат заметил лишь, как у нее вспыхнули уши.

— Вы ведь все там целуетесь, братья и сестры во Христе, — продолжал Ханс; казалось, ему доставляет удовольствие мучить сестру. — Или, может, учитель один такой? Я видел, как вы с ним целовались на прощанье.

— Попридержи язык, — огрызнулась Анна. — Только и знаешь, что придираться да насмешничать. Хоть и редко домой приезжаешь, а покоя от тебя нет.

Анна встала и направилась к двери.

— Куда ты, останься, мне надо сказать тебе что-то важное, — молвил Ханс.

— Твои важные новости давно мне известны, — отозвалась Анна. Но все-таки остановилась послушать, что скажет брат. Анна только делала вид, что рассердилась: она старалась за притворным гневом скрыть свое смущение.

Хансу вдруг пришла в голову новая мысль. О поручении Кустаса он совсем забыл.

— Ты знаешь девушку, которая сидела рядом с тобой, а потом упала без чувств? — спросил он.

Сестра взглянула на Ханса, удивляясь, что он вдруг заговорил о другом, она надеялась услышать еще что-нибудь о Кустасе.

— Знаю, — ответила она, — это дочь пыллусаареского старика, из деревни Мууга. Ее отец несколько лет тому назад купил Пыллусааре.

— Почему она так убивалась?

— Она очень верующая, как и отец, а вот мать ее не ходит на моления, сидит дома. Из-за этого у них дома нелады, и они почти никогда не едят за одним столом.

— Если они такие благочестивые, чего ж она так боится бога и плачет? Прямо жутко смотреть на нее… Молодая девушка — и так вопит.

— Она, говорят, раньше была грешная; о ней разные слухи ходят.

— А сколько ей лет?

— Точно не знаю, двадцать один или двадцать два.

— Ах ты, горемычная, — с искренним сожалением вздохнул Ханс. Лицо сестры тоже смягчилось, стало участливее.

— Мне бы очень хотелось с ней познакомиться, — сказал Ханс.

— Так приходи на моление.

— А иначе нельзя?

— Иначе негде. Отец не разрешает ей разговаривать с неверующими, он ужасно строгий.

— Как и подобает благочестивому отцу… Ты бы могла ее к нам пригласить, ты ведь верующая, — сказал Ханс, при этом он смущенно улыбнулся и покраснел. Он говорил совсем не то, что думал, однако старался придать своим словам и голосу оттенок убедительности. Анну тоже смутили слова брата, она в замешательстве отвела глаза. А когда потом взглянула на Ханса, ей показалось, что в его лице она заметила что-то родное, мягкое и сердечное.

— Вряд ли ее отпустят к нам, разве что пойдет по ягоды.

— Ну хотя бы по ягоды; ведь у них не так много земляники, как здесь… Она всегда такая святая?

— Всегда, а прежде, говорят, любила петь и плясать.

Ханс задумался. Неужели ради этих глаз он еще раз пойдет на моление? Он не решался ответить себе на это отрицательно.

— Когда Кустас обещал прийти? — прервала его размышления Анна.

Ханс словно очнулся от сна. С довольной улыбкой он ответил сестре вопросом на вопрос:

— Тебя это интересует?.. Точно не знаю, обещал под вечер зайти… хочет с тобой повидаться, о важном деле поговорить. Ты опять собираешься на моление?

— Если бы знать, что ему надо, — промолвила Анна, опуская глаза. Но и опущенный взгляд девушки говорил — Анна догадывается, о чем хочет потолковать с ней Кустас.

— Я знаю.

— Ну, так скажи.

Дверь открылась, и в комнату вошел учитель. Следом за ним шла Лиза. Учитель поздоровался тихим, мягким голосом. Лиза подала ему стул и пригласила сесть. Учитель, заметив Ханса, растерянно и смущенно огляделся.

Сперва поговорили о всяких будничных делах; но вскоре речь зашла о вере и благочестии. Теперь учитель стал разговорчивее. Лиза и Анна внимательно слушали его; первая даже раза два вздохнула. Затем учитель, сказав, что он видел Ханса на молении, спросил, не собирается ли тот прийти и сегодня, — ведь приезжий проповедник завтра отбывает.

Ханс серьезно взглянул на учителя и ответил:

— Нет.

— Вы еще не научились ценить беседы с господом, — заметил учитель. — Берите пример со своей матери и сестры.

— Я лучше заставлю их думать по-моему… Анна сегодня на моление не пойдет, — ответил Ханс и улыбаясь посмотрел сперва на Анну, потом на учителя. Тот бросил на девушку проницательный и укоризненный взгляд, и она заволновалась.

— Когда я говорила, что не пойду сегодня на моление?

— Голос Иисуса дороже, чем голос человеческий, — промолвил учитель.

— Если кто слышит его голос, — заметил Ханс.

— Этот голос может слышать каждый, кто хочет внимать ему, — ответил учитель по-прежнему спокойно и мягко. Этот тон раздражал Ханса больше всего.

— Я слушал, но так ничего и не услышал, — сказал Ханс.

— Стыдись, Ханс, — вмешалась Лиза и, повернувшись к учителю, добавила: — Он всегда такой, вечно над нами насмехается за то, что мы на моления ходим.

— В этом виноват город, — сказал учитель. — Там молодые люди сбиваются с пути истинного.