— Опять туча идет, не унимается дождь да и только, — начала Лиза, увидев, что слезы у дочери высохли, и желая немного ее успокоить. — Недели две продержалась сухая погода и вот опять… О господи!
Анна молча смотрела на тучу.
— Хлебнем мы горя в этом году, опять придется идти на поклон к барону, зимой и сами голодать будем, и скотина…
Анна продолжала молча смотреть в окно.
— Ты к зиме в новый дом уйдешь, там тебе, может, лучше будет, хлеба вдоволь, свой кусок всегда найдется…
Эти слова как бы разбудили Анну. Она посмотрела на мать с таким видом, будто вернулась с того света и не понимает, о чем Лиза говорит. Новый дом… зима… хлеб…
— Кустас придет завтра, а может, они с матерью вместе придут. — Лиза снова повела речь о том, что сейчас занимало ее мысли.
— Да, наверно, придут! — как-то равнодушно отозвалась Анна. И вдруг, оживившись, испуганно спросила: — А если они еще сегодня вечером придут?
— Нет, сегодня не придут, — ответила Лиза и этим успокоила Анну. — Ведь Кустас вернется только завтра, а мать, ясное дело, сперва захочет с ним поговорить.
Анна снова посмотрела в окно.
— Но что мы им скажем? Как все объясним? — начала Лиза. — Надо бы сперва с Кустасом повидаться, может, признает ребенка своим, ведь он так хочет на тебе жениться…
Анна вздрогнула. Ах, если бы так, если бы это было возможно! Но нет! Она не осмелится Кустасу и на глаза показаться, Анна чувствует, что не осмелится. Она никому не осмелится теперь в глаза взглянуть; ведь она хотела обмануть того, кто ее любит, по ком она сама тоскует. И девушке показалось, будто она только сейчас поняла, как дорог ей этот тихоня Кустас.
— Мама, не говори об этом, мне страшно, так нельзя, нельзя, — как безумная, забормотала Анна.
— Боже милостивый, что же с нами будет? — воскликнула Лиза, подходя к дочери. Та не ответила, словно отвечать уже не имело смысла.
Лес шумел. Туча, гонимая ветром, поднималась все выше, заволакивая небо. Сумрак окутал фигуры матери и дочери; они стояли друг против друга, беспомощные, не зная, что делать, о чем говорить.
Первые крупные капли дождя упали на мокрую землю. Снова начался ливень…
— Воды в яме на несколько футов! — с горечью сказал вечером лийвамяэский старик.
— Еще бы, ведь льет не переставая, — печально отозвалась Лиза.
— Что бог ни делает, все к лучшему, — произнес немного погодя старик, словно надеясь этим укрепить свою пошатнувшуюся веру.
Когда Анна услышала разговор родителей о воде, набравшейся в яме, по лицу ее скользнула легкая тень — отражение мелькнувшей в голове мысли. Девушка судорожно прижала руки к груди, будто почувствовала жгучую боль, будто там что-то оборвалось.
VIII
Когда в субботу утром лийвамяэская Лиза отправилась будить Ханса и Анну, спавших на сеновале, ей ответил только мужской голос.
— Анна что, не слышит? Толкни ее! — сказала мать Хансу.
— Анны тут нет, — ответил Ханс, спускаясь по лестнице.
— Где же она? — удивилась Лиза.
— Понятия не имею, — ответил Ханс.
Вдруг словно какая-то мысль поразила Лизу, и она в страхе прошептала:
— Боже милостивый!
Ханс взглянул на мать; выражение ее глаз испугало его.
— Я и вечером не слышал, как она на сеновал залезала, уже спал, — сказал Ханс.
— Куда же она делась? — произнесла Лиза. — Не случилось ли с ней чего?
— Что же могло случиться… Вообще она в последнее время какая-то странная. Особенно вчера вечером — сидит как неживая и смотрит перед собой. Будто ее насильно выдают за Кустаса.
Мать принялась искать и звать Анну, но та не появлялась. На зов откликалось лишь насмешливое эхо.
Март вышел из дому, посмотрел на небо и решил, что сегодня тоже будет дождь. Потом подошел к яме и заглянул в нее — сильно ли поднялась вода. Вернувшись, сказал:
— Воды намного прибыло, и край обвалился.
— Да ну тебя с твоей ямой! — сердито оборвала его Лиза. — Поищи лучше Анну, она ночью пропала.
— Чего ты мне об этом говоришь, я ей не сторож, — проворчал старик, обидевшись на жену. — Что она, дитя малое, не понимает, куда идет, что делает? Надоест прятаться — сама выйдет.
Лиза опять начала искать дочь. Обшарила все закоулки и чердаки, но Анну так и не нашла. Пошла в лес, исходила его вдоль и поперек, смотрела на деревья, заглядывала под кусты, но все напрасно. Вернувшись во двор, Лиза остановилась в растерянности: что делать, за что браться?
Ханс, успевший сходить в Метсанурга, пришел оттуда злой.
— Мать, что ты наделала! И ты оставила ее одну! Почему мне ничего не сказала?
Мать не ответила. Она стояла словно побитая. Слезы, успевшие было высохнуть, опять полились у нее из глаз.
— И для чего вы все это скрывали, почему мне никто ничего не говорил? — с укором сказал Ханс.
— Кто же знал, — прошептала Лиза.
— Кустас не знает?
— Нет.
— Значит, они правду говорят, что это не от Кустаса?
Ханс говорил так, словно допрашивал мать, а та лишь жалобно плакала, ничего ему не отвечая.
— Чей же это? Учителя?
Мать отвернулась и заплакала еще жалобнее.
— И как я сам не догадался! Убить бы этого подлеца!.. Может, она к нему пошла?
— Нет, туда она не пойдет, — с уверенностью ответила мать.
Молчание.
— И ты хотела, чтобы она такая вышла за Кустаса? Заставляла ее? — допытывался Ханс.
Лиза в ответ только плакала. Да и что ей оставалось делать, ведь все и без слов было ясно.
— Слушай, мать, слезами теперь не поможешь. Мы должны ее найти. Ты дома все углы осмотрела? — спросил Ханс.
— Все, — всхлипнула Лиза.
— Тогда иди на мызу, а я пойду к волостному старшине, попросим помощи, — сказал Ханс.
— Бросьте вы бегать за ней, небось сама явится, — проговорил старик. Лиза и Ханс, не обратив внимания на его слова, отправились каждый своей дорогой.
Март подошел к яме и стал прикидывать, как бы вычерпать из нее воду, — надо ведь продолжать работу. Как счастлив был бы старик, если бы к завтрашнему утру, когда Анна пойдет венчаться, он откопал бы наконец свой клад! Но теперь это невозможно: яму залило водой и край обвалился. Сколько опять лишней работы! Старик тяжело задумался. Вся история с кладом прошла у него перед глазами. Он опять увидел дороги, ведущие на небо и в ад, увидел грязный ручей с переброшенным через него бревном, а на дне ручья — души некрещеных младенцев, которые извивались, точно маленькие белые червячки. Он слышал хохот людей, их язвительные слова, видел их презрительные усмешки или сочувственные взгляды, но вера его оставалась непоколебимой, он ни на минуту не забывал о своем видении. Шаг за шагом преодолевал он все трудности, преодолеет и последнюю — вычерпает воду из ямы. Март сравнивал свою работу и свою жизнь с дорогой на небеса — такой узкой, грязной, изрытой колеями.
Часам к одиннадцати Ханс и Лиза вернулись домой. С ними было человек десять крестьян. Если их поиски тоже ни к чему не приведут, волостной старшина обещал согнать в воскресенье чуть ли не всю волость.
Снова начались поиски на Лийвамяэ, потом люди отправились в лес, но все их труды оказались напрасными. Часам к четырем все опять собрались на Лийвамяэ, усталые и измученные. Число искавших возросло: теперь с ними была и метсанургаская старуха, и учитель, и несколько «братьев». Был тут и старик, любивший повторять: «О Иисус, Иисус!» — и его дочь. Все стали совещаться, что теперь делать, куда идти.
Лийвамяэский старик подошел к собравшимся, держа в руках длинный шест, которым измерял глубину воды в яме. Лицо его, выражавшее необычайное волнение, было озарено радостью и надеждой. Март взял прислоненную к дому лестницу, схватил мотыгу и удивительно легким и проворным шагом поспешил обратно к яме.
— Ты что, пошел сундук тащить? — спросил кто-то, ухмыляясь.
— С божьей помощью и твердой верой я сделаю это, — ответил Март.
Спустив лестницу в яму, он на подгибающихся от волнения ногах стал спускаться вниз и вскоре скрылся из глаз окружающих. В яме он сунул мотыгу в воду, проткнул осыпавшийся сверху мягкий песок и стал подсовывать мотыгу под твердый предмет, который он нащупал, измеряя шестом глубину воды. Когда это ему удалось, он приподнял мотыгой что-то тяжелое — как он думал, сундук с деньгами, — и тут из воды показалась… человеческая нога. У Марта потемнело в глазах, голова закружилась, он выронил мотыгу. На мгновение он застыл на месте, потом с большим трудом выбрался наверх — ноги у него обмякли, стали как плети. Он хотел крикнуть, но не смог издать ни звука, только как-то странно замахал руками. С перекошенным от страха лицом шагнул он к стоящим поодаль людям и с трудом прошептал, указывая на яму:
