Но Олег - это что-то другое.

Это что угодно, но точно не про нормальность.

Поэтому, когда он обещает в отместку за мою непокорность или попытки свести счеты с жизнью причинить боль маленькому ребенку - у меня не возникает даже тени сомнения, что именно так он и поступит. Ему плевать, что даже если я найду способ уйти из жизни и все равно уже не узнаю, как именно он будет сживать ребенка со свету - главное, что здесь и сейчас я буду испытывать муки совести.

Олег слишком хорошо меня знает.

Хотя, он знает все и обо всех.

В эту минуту, когда теплая вода начинает наполнять ванну и покрывает мои колени, я даже не хочу пытаться угадывать, как именно он меня нашел. У этого дьявола в арсенале миллион и тележка разных мерзких способов, которыми он добьется цели. Я и раньше это замечала, но тогда это касалось только бизнеса: по обрывкам случайно оброненных фраз, шуточкам, которые он отпускал в кругу близких друзей, было понятно - для удовлетворения своих амбиций мой муж не гнушается ничем. Подкуп, шантаж, угрозы… Многие другие грязные вещи, от одной мысли о которых мой рот наполняется слюной со вкусом гнили.

Еложу языком по вспухшим деснам и тихонько радуюсь, что Олегу, видимо, неприятно смотреть на мои отощавшие и изуродованные шрамами ноги, потому что он даже в ванну уложил меня в пижаме. А когда вода подымается выше по ногам, мягко, изображая заботу, одергивает ткань ниже коленей.

Я вздрагиваю, когда его пальцы задевают мою кожу, и от этого движения по воде расходятся неровные круги. Жаль, что, глядя на их гипнотический танец, я не могу нырнуть в ту глубину подсознания, где Олег больше никогда меня не достанет. Читала в какой-то документальной книге, что некоторым жертвам насильников, которые долгое время жили в плену, удавалось просто «выключать» себя и ничего не чувствовать. Поэтому они смогли выжить.

— К тебе будет приходить доктор, которую ты сегодня видела, - говорит Олег, подливая в ванну еще пены. Так, чтобы через минуту она покрывала меня всю, почти до самого кончика носа.

Что ж, ему действительно неприятно на меня смотреть, а значит какое-то время он вряд ли захочет ко мне прикасаться. Главное, не слишком бурно изображать радость от этого факта.

— Почему не Абрамов? - спрашиваю я.

Если буду молчать - он все равно заставит меня поддерживать разговор, но теми способами, которые доставляют ему удовольствие. Мне плевать на боль, но если вдруг Олег сейчас перестарается, то… Не важно, что он сам может стать причиной, по которой меня не станет, это никак не помешает ему издеваться над ребенком. Возможно даже больше, чтобы хоть как-то компенсировать потерю удовольствия от слишком быстрого выведения из строя другой, более интересной «игрушки».

— Прежде чем ты начнешь выходить из дома, хочу убедиться, что мы полностью друг друга понимаем. А ты осознаешь всю ответственность своих действий.

— Я не буду вскрывать себе вены, если ты об этом. - Все-таки нахожу силы, чтобы посмотреть на него. - Пока.

Хорошо, что под прикрытием пены не видно моих крепко сжатых в кулаки пальцев.

Мне больно на него смотреть. Он как страшное кривое зеркало всех моих ошибок.

— Прости, девочка, что я больше не могу верить тебе на слово, - отвечает он и тут же добавляет: - Пока.

— И когда это кончится?

— Что «это»? - Олег зачерпывает пригоршню воды и стирает что-то с моего лица.

Я крепко жмурюсь, когда чувствую его ладонь на своей щеке.

Лучше бы ударил.

— Ты стала категорически косноязычной, Ника, - слегка журит он. - А ведь раньше умела выражать свои мысли ясно и четко, и достаточно прямо. Всегда ценил в тебе это качество.

Дожидаюсь, когда он уберет руку, и делаю, как он хочет.

— Есть какая-то конечная дата у моего наказания? Когда ты наиграешься - и я перестану тебя забавлять? Условия? Срок годности?

— Фу какие некрасивые слова. - Он так натурально морщит нос и изображает легкое негодование, что я почти верю.

Хорошо, что Олег тут же опускает руку в воду и крепко обхватывает пальцами мое колено, нажимая как будто именно туда, где больнее всего. Выдавливает из меня вскрик и только после этого успокаивается, хотя и продолжает держать меня в «клещах».

— Мне неприятен этот твой тон, - объясняет причину наказания. - Постарайся впредь его не использовать, потому что, вопреки твоему мнению, мне не доставляет радости причинять тебе боль. Я бы предпочел выстраивать наши отношения в канве полного взаимопонимания и личной ответственности.

Он врет.

Я чувствую, как неприятно покалывают пятки, а под коленями пульсирует какое-то жжение, как будто там у меня след от свежего клейма. Мое тело подсказывает там, где начинает сомневаться мозг.

И если бы я раньше научилась слышать и понимать эти подсказки - все было бы по-другому.

— Ты нужна мне, девочка.

Каким-то образом понимаю, что сейчас он хочет зрительного контакта, и даю ему это.

За то время, что мы не виделись, Олег завел привычку носить более густую щетину - и вокруг его глаз появились более глубокие морщины, выдавая его возраст. У него тонкий нос, широкий квадратный подбородок, синие с крапинками глаза.

Полный набор того, что зоологи называют «набором идеального хищника».

Он слишком красив и слишком идеален.

Но меня от него тошнит.

Причем, совсем не фигурально, потому что я что есть силы залепляю рот ладонями, барахтаясь в ванной, пытаясь хотя бы встать на колени и дотянуться до раковины.

Олег услужливо предлагает маленький ковшик.

Меня долго и тяжело тошнит практически одной водой, но Олег не уходит - только встает и опирается локтем на косяк открытой двери, наблюдая за моими страданиями.

Даже если он тысячу раз скажет, что не хочет причинять мне боль - я больше никогда в это не поверю. Это лишь вопрос времени, когда именно он поймет, что я готова не сдохнуть от его побоев. И времени на этого, судя по все еще пульсирующему затылку, ему понадобится немного.

До этого времени мне нужно выторговать все, что только возможно.

Здоровье Кости.

Хорошую жизнь для своей семьи.

Безопасность для всех них.

— Заканчивай тут, - наконец, говорит он, глядя как я выливаю содержимое ковша прямо в дорогую раковину из чистого белого фарфора. - Надеюсь, ты сдержишь свое слово и без глупостей на этот раз?

Я даже не успеваю ответить, потому что он тут же сам отрицательно качает головой и указывает пальцем в дальний угол, на висящую в углублении между платками статуэтку в форме старинного кувшина с лепниной.

— На всякий случай я все равно буду за тобой наблюдать. Видишь, девочка, я предельно честен с тобой. Будем считать это моим… как это правильно? Жестом доброй воли?

Меня снова подворачивает, но на этот раз в желудке не осталось совсем ничего, и рвотный позыв заканчивается только ноющей болью в диафрагме.

Олег уходит, оставляя дверь распахнутой настежь.

Я долго лежу в ванной с абсолютно пустой головой.

А потом еще дольше мысленно ругаю себя за слабость.

Нужно просто перестать думать о себе как о человеке. Я - просто инструмент, но достаточно умный, чтобы попытаться выиграть даже в игру по чужим правилам.

Нужно заставить его дать все, что мне нужно.

А потом… все закончить.

Я кое-как смываю с себя остатки пены, мою волосы и состригаю ногти под ноль - после попыток держать себя в руках, на ладонях отпечатались красные следы. Помогая себе руками, выбираюсь из ванной. Сдергиваю со стопки полотенце и быстро в него заворачиваюсь, становясь спиной к камере слежения.

Чувствую, как он смотрит на меня.

Возможно даже… не только смотрит?

Заворачиваюсь в халат - слава богу, Олег все так же любит длинные и махровые, в котором я практически тону. Сушу волосы. И только потом рискую повернуться к зеркалу.

Та девушка в отражении - она вполне подошла бы на роль ходячего мертвеца даже без грима. Но ей еще придется помучиться.

По пути в гостиную украдкой поглядываю по сторонам, пытаясь угадать, где еще могут быть камеры, но потом понимаю всю бессмысленность этой затеи - Олег мог натыкать их куда угодно, даже в туалет, чтобы не спускать с меня глаз. Уверена, что теперь, даже когда он будет уходить на работу, в доме всегда будет надзиратель - кто-то, кто станет мой тенью, не исчезающий даже в полдень и после захода солнца.