После этого король выразил желание остаться наедине с герцогиней Орлеанской.

Они остались вдвоем, и разговор их длился около часа; никто не присутствовал при этой беседе, однако предполагают, что цель ее состояла в том, чтобы сломать неприязнь, которую, видимо, герцогиня, питала к идее слияния двух политических сил — орлеанистов и легитимистов.

Не было ли то, что у здравствовавшего короля являлось вопросом политики, угрызениями совести у короля умирающего?

Не было ли это порывом вернуть на короткое время принцу, которому, как известно, не суждено было иметь наследника, корону, казавшуюся Луи Филиппу такой легкой, когда он восседал на троне, и, возможно, начавшую казаться ему такой тяжелой, когда он подошел к порогу могилы?

Как бы то ни было, по окончании исповеди и по завершении этого долгого разговора король почувствовал себя лучше; он попросил принести его памятные записки и продиктовал своему адъютанту последнюю страницу.

Составление памятных записок стало одним из главных развлечений Луи Филиппа в годы изгнания.

Затем, чувствуя себя лучше, он весело произнес, обращаясь к врачу:

— А знаете, черт возьми, мне очень кое-чего хочется, доктор!

— И чего же, государь?

— Опровергнуть вас, оправившись и на этот раз.

— Это явилось бы великим счастьем для меня, государь, — промолвил доктор, — и поверьте, что я, со своей стороны, приложу к этому все усилия.

К несчастью, король ошибся; вечером им овладела лихорадка, которая усиливалась до двух часов ночи, а затем, с двух часов ночи до шести утра, ослабевала.

В шесть часов утра король почувствовал себя лучше, но слабость сохранилась.

В семь часов он был еще в полном рассудке и сказал врачу, что чувствует себя прекрасно.

В восемь часов, среди слез и молитв всей своей семьи он скончался — без судорог, без страданий и с удивительным спокойствием.

Похороны умершего короля состоялись 2 сентября в Клермонте. Вот как газета «Глобус» описывает эту прощальную церемонию:

«Останки Луи Филиппа, бывшего короля французов, доставили сегодня из Клермонта в готическую часовню Вейбриджа; на погребении присутствовало большое число французов, и с девяти часов утра главный зал Клермонта и ведущие к дворцу проходы были заполнены лицами, отмеченными благородством своего происхождения, своим высоким положением в обществе и своими талантами. Среди них мы заметили маркиза де Рюминьи, бывшего французского посла в Брюсселе; барона де Бюссьера, бывшего посла в Неаполе; герцога де Монморанси, герцога де Гиша, графа Анатоля де Монтескью, графа де Жарнака, посланников Бельгии, Испании и Неаполя.

В половине десятого в часовне отслужили малую мессу, на которую публика не была допущена.

Часовня была полностью затянута черным; в глубине ее высился алтарь, также затянутый черным; его дарохранительница была увенчана распятием, великолепно изваянным из слоновой кости. С обеих сторон алтаря стояли массивные канделябры с огромными восковыми свечами.

Гроб, заключающий останки короля, был помещен в центре часовни, и его окружали двадцать четыре канделябра. На нем была выгравирована следующая надпись:

По окончании мессы герцог де Монморанси, генерал д'Удето, генерал Берту а, генерал Дюма, генерал де Шабанн и граф де Фриан подняли гроб, донесли его до места, именуемого Уайт-Гейт, то есть до середины дороги от дворца до входа в парк, и там поставили на катафалк.

Траурную процессию возглавили граф Парижский, герцог Немурский, принц Жуанвильский и герцог Омальский.

Процессия, впереди которой находился катафалк с гробом без всякого геральдического орнамента, украшенный лишь инициалами "Л.Ф." с короной наверху, двинулась в путь.

Процессия следовала по дороге, которая ведет в Хершам, по великолепной местности, меж двух рядов деревьев, образующих путь намного красивее самых роскошных украшений королевских дворцов.

Она прошла по красивому мосту, перекинутому через речку Моул, и, пройдя через Хершам, прибыла в Уолтон-Хит.

Все небольшие холмы, вдоль которых тянется дорога, были покрыты многочисленными толпами людей, исполненных, судя по их виду, благоговейности и уважения. В деревне Вейбридж любопытство было возбуждено до предела, и намного ранее часа, на который было назначено прибытие траурной процессии, толпа обступила католическую часовню, где предстояло покоиться бренным останкам короля.

Выйдя из Эшера в половине одиннадцатого, траурная процессия прибыла в Вейбридж в четверть первого; она состояла из катафалка, который тянула восьмерка лошадей, и двенадцати траурных карет, часть которых тянули шестерки лошадей, а часть — четверки.

В тот момент, когда катафалк покинул Клермонт, королева и сопровождающая ее герцогиня Немурская, а также другие члены королевской семьи отправились в Вейбридж в трех траурных каретах.

Так что в Вейбридж процессия вступила в следующем порядке:

вначале двадцать два всадника,

затем купечество Эшера,

ребенок, несущий кадильницу,

другой ребенок, несущий распятие,

два прислужника, следом за которыми шли преподобнейший доктор Уитти, заместитель католического викария, и девять других священников,

и, наконец, катафалк и траурные кареты.

У отдельного входа в часовню гроб сняли с катафалка и на своих плечах внесли внутрь десять человек, вслед за которыми туда вошли граф Парижский, герцог Немурский, принц Жуанвильский, герцог Омальский и около сотни других людей.

Многие французы хотели войти в часовню вслед за гробом, но недостаток места не позволил впустить их внутрь.

Часовня была затянута черным, на алтаре стояла дарохранительница; в распоряжение королевы и других членов королевской семьи была предоставлена небольшая галерея.

Гроб поставили перед алтарем и после мессы опустили в склеп, который немедленно замуровали.

Траурная процессия тотчас же двинулась в обратный путь, в Клермонт».

После Людовика XV, умершего вследствие распутства за семьдесят шесть лет до этого, то был уже пятый французский монарх, сошедший в могилу.

Из этих пяти французских монархов только один умер в Тюильри: Людовик XVIII.

Людовик XVI был обезглавлен на площади Революции.

Наполеон умер на острове Святой Елены.

Карл X — в Гориции.

Луи Филипп — в Клермонте.

Ну а теперь суждения, которые вынесла о Луи Филиппе английская печать.

«Монинг Кроникл» говорит, что «в этой семье интрига была наследственной традицией», а затем показывает его борцом за интересы своей династии и в этом вопросе преданным традиции своей семьи. «Мы не решились бы сказать, — добавляет эта газета, — что умер великий и хороший человек. Он завоевал корону с помощью двоедушия и сохранял ее с помощью гнета, а его поведение в отношении Англии было отмечено печатью бессовестной политики, равно далекой от истинной мудрости и подлинной честности».

«Монинг Адветайзер» упрекает его в неуемном желании стяжать для своей семьи богатства, почести и силу, не принимая во внимание интересы и чувства народа, которым ему выпало управлять, и выказывая презрение к самым торжественным обязательствам.

«Глобус» заявляет, что Луи Филиппа погубило то, что он чересчур нацелил свое правление на пользу лавочникам, чересчур рассчитывал на особую поддержку средних классов и чересчур жертвовал «заработными платами ради барышей».