Череду этих горестей начинает Руан.

В Руане чахнут прядильные фабрики, у рабочих-красильщиков нет больше работы; заработную плату ткачам снизили настолько, что они больше не в состоянии жить на нее: кто-то из них отнес свою трудовую книжку в мэрию, а многие обращаются за государственным вспомоществованием; некоторые сделались подметальщиками и зарабатывают двенадцать су в день.

В департаменте Од неурожай, хлеба там нет вообще.

В Арьеже нищие бродят толпами, как средневековые «пастушки», с сумой за плечами и с протянутой рукой.

В округе Лиму жители двух кантонов покинули свои дома и разбрелись по Нижнему Лангедоку и Руссильону, прося хлеба и угрожая взять его силой, если им не дадут его добровольно.

Нормандия опустошена страшным бедствием: сильный северо-восточный ветер упорно гонит морские волны дальше назначенных пределов; воды в реке Вир, поднявшиеся из-за таяния снегов и непрекращающихся дождей, прорывают дамбы, заливают выгоны и топят скот.

И, наконец, Лион, вторая столица королевства, Лион, разоренный двумя восстаниями и жалующийся, что не может умереть от голода так же быстро, как умирают от пушечного ядра, ружейной пули или удара штыком, Лион становится свидетелем страшного зрелища несчастной матери, которая на протяжении шести дней, шести долгих дней кормила грудью своего ребенка, не имея никакой еды сама, и на седьмой день, чувствуя, что смерть уже подходит, а молоко иссякает, собрала те немногие силы, какие у нее еще оставались, с ребенком на руках дотащилась до площади Белькур, рухнула там и умерла, умерла от голода, препоручив свое дитя жалости прохожих!

А ведь нас обвиняли в преувеличении, когда мы позволили отцу Дантеса умереть от голода в его комнате на шестом этаже дома на Мельянских аллеях!

Правда, нас точно так же обвиняли в преувеличении, когда мы заставили графа де Морсера предстать перед судом Палаты пэров и с помощью яда спасли от эшафота г-жу де Вильфор.

Однако спустя год судебный процесс Теста и самоубийство Пралена, отравившегося ядом, превратили поэта в прорицателя и показали, что действительность всегда идет дальше вымысла.

И вот, повторяем, в этот самый момент власть потребовала выделить миллион франков единовременно для королевы бельгийцев, увеличить на миллион франков годовой доход наследного принца и, наконец, предоставить ежегодный апанаж в полмиллиона франков для герцога Немурского.

Это привело к тому, что почти все сплотились вокруг г-на де Корменена-Тимона, когда он издал свой новый памфлет, посвященный апанажу герцога Немурского.

Памфлет выдержал двадцать четыре издания, на два больше, чем выдержала в эпоху Реставрации «Виллелиада» господ Бартелеми и Мери.

Памфлет был написан в форме письма. Увы, почти всегда памфлеты именно так и появляются на свет. Вспомните Поля Луи Курье, разрушавшего королевскую власть в 1815 году так же, как Корменен разрушал ее в 1830-м: письма, всегда письма!

Так вот, это письмо было адресовано герцогу Немурскому, который был здесь ни при чем. Бедный принц, исполненный чести, чуткости и бескорыстия юноша, который всеми силами противился тому, что было сделано от его имени, и на плечи которого обрушились удары бича, предназначавшиеся его отцу!

«… Признайтесь, монсеньор, что французская нация — чрезвычайно щедрая нация и что Ваша семья должна быть безгранична признательна ей за те удобства, выгоды и несметные богатства, какими во все времена она ее снова и снова осыпала, одаряла и награждала…

Для начала, монсеньор, эдикты 1661, 1672 и 1682 годов забрали у государства и передали Вашему предку апанаж, состоявший из такого количества уделов, поместий, городов, дворцов, замков, ферм, наместничеств, княжеств, герцогств, маркизатов, графств и баронств, аллодов, полевых податей, феодальных оброков, лугов, каналов, рощ и лесов, что я устал бы перечислять их Вам на ста страницах.

Ваша семья, монсеньор, считалась в 1789 году самой богатой из всех не царствующих княжеских семей Европы, поскольку ее капитал оценивали в сто двенадцать миллионов франков, огромную сумму, соответствующую двумстам миллионам франков нашего времени, сумму во всех отношениях чересчур большую в руках и в распоряжении одного-единственного человека, каким бы принцем он ни был, и, в зависимости от обстоятельств, угрожавшую то свободе, то самой власти. Ибо история будет совершенно справедлива, монсеньор, если она скажет, что использование Вашим дедом огромного богатства, принадлежавшего ему, в целях революции, содействовало больше, чем все другое, низвержению трона Людовика XVI, его родственника и повелителя.

Этот рок денежного благополучия неотступно шел по следам Вашей семьи, преследуя ее даже в изгнании, ибо, пока другие эмигранты умирали от голода на чужбине, герцогиня Орлеанская, Ваша бабка, получала от Французской республики крупный пенсион, и в это же самое время казна выплатила в погашение обязательств Вашего отца-эмигранта более сорока миллионов долгов. Сорок миллионов! Какое блистательное предвосхищение цивильного листа!

Но это еще не все: Людовик XVIII, едва вернувшись из Англии, своим самовольным указом вернул Вам, в ответ на Ваши настойчивые просьбы, все непроданные поместья из апанажа Орлеанов, остававшиеся в руках нации, апанажа бесповоротно упраздненного, причем не законом 1793 года об эмиграции, а 2-й статьей закона от 21 декабря 1790 года об апанажах.

Чтобы оправдать это неслыханное нарушение законов, стали утверждать, что Людовик XVIII обладал тогда всей полнотой власти. Но с таким отличным доводом, как этот, можно было ограбить, чтобы обогатить Вас, первого встречного гражданина, как это проделали с государством…

Закон о возмещении ущерба эмигрантам, принятый, по-видимому, специально для Вашей счастливой семьи, дал ей дополнительные очки и увеличил еще больше ее довольство, удобства и выгоды, предоставив ей случай добровольно отказаться от отцовского наследства, обремененного долгами, и принять материнское наследство, сияющее золотом и серебром. Это доставило ей, посредством хитроумного разделения родовых поместий, легко разрешенного сменяемыми государственными советниками, прибыль в двенадцать миллионов экю, тщательно взвешенных, аккуратно пересчитанных и заботливо спрятанных в сундуки.

Наконец, помимо сокровищ короны Франции, самых изумительных сокровищ в мире, Палата депутатов, желая напичкать Вашу семью золотом, как она напичкала ее властью, добавила к огромным богатствам Вашего отца движимое и недвижимое имущество из королевской дотации, предназначавшейся Карлу X. Я слишком часто подсчитывал Ваши владения, монсеньор, чтобы у меня еще была нужда напоминать Вам здесь, что Вы и Ваши родственники пользуетесь Лувром, Тюильри, Елисейским дворцом, равно как и их службами; замками Марли, Сен-Клу, Медон, Сен-Жермен, Компьень, Фонтенбло и По, равно как и домами, строениями, садовыми постройками, землями, лугами, фермерскими зданиями, рощами и лесами, которые к ним относятся; Булонским и Венсенским лесами, равно как и Сенарским лесом; алмазами, жемчугом, драгоценными камнями, статуями, картинами, резными камнями, музейными коллекциями, книжными собраниями и другими памятниками античного искусства, равно как и декоративной мебелью, содержащейся в Королевской кладовой и в различных королевских дворцах и учреждениях».

Ну а поскольку апанаж в полмиллиона франков состоял из поместья Рамбуйе и лесов Сенонша, Шатонёфа и Монтеко, г-н де Корменен пустился в чудовищные выкладки, которые наглядно объяснили, что проведенные министрами оценки были ошибочными и одно только поместье Рамбуйе стоит сорок миллионов.

После чего он заранее расписал сколько всего хорошего мог бы сделать с этими сорока миллионами герцог Немурский.

«На те сорок миллионов, которые стоит Рамбуйе, Вы могли бы создать общедоступные библиотеки в тридцати восьми тысячах коммун Франции.