Удерживали ее два обстоятельства:
во-первых, позор, к тому же наносивший смертельный удар ее партии;
во-вторых, страшно сказать, опасение, что, когда этот позор станет публичным, награда за него, то есть свобода, ускользнет от нее.
В отношении второго обстоятельства генерал Бюжо попытался успокоить ее; он дал слово, а все знали, что данное им слово никогда не нарушалось, и заявил, что если король не сдержит своего обещания, то он сдержит свое, откроет ворота цитадели, захватит корвет «Капризница» и самочинно доставит герцогиню Беррийскую на Сицилию.
Несмотря на это обещание, герцогиня отвергла все предложенные ей пути соглашения и написала генералу следующее письмо:
«Я могу быть лишь благодарной Вам, генерал, за те побудительные причины, какие продиктовали Вам предложения, которые Вы мне сделали; при первом чтении я решила ответить на них отказом и, поразмышляв над ними, не изменила своего мнения: я определенно не буду обращаться ни с какими просьбами к правительству; если правительство полагает обязательным выставить условия для моего освобождения, столь необходимого для восстановления моего здоровья, полностью разрушенного, то пусть оно сообщит мне о них письменно; если эти условия окажутся совместимы с моим достоинством, я решу, можно ли мне будет согласиться с ними, В любом случае, я не могу забыть, генерал, что Вам всегда удавалось присоединять к исполнению возложенных на Вас обязанностей уважение, которое следует оказывать несчастью, и хочу выразить Вам за это свою признательность.
МАРИЯ КАРОЛИНА».
Понятно, почему узница требовала, чтобы об условиях, которыми правительство обставляло ее освобождение, ей было сообщено письменно.
И тогда было решено обойтись без ее согласия.
Утром 24 апреля в комнату герцогини вошел генерал Бюжо, держа в руках нечто вроде протокола, с содержанием которого он ее ознакомил; это было решение о том, что роды будут прилюдными.
Лицами, которым надлежало присутствовать на них, были:
в первую очередь, супрефект округа Блай; затем мэр, затем его заместители, председатель суда, мировой судья, командир национальной гвардии и два хирурга — господа Дюбуа и Меньер.
Всем этим свидетелям следовало войти в комнату узницы при первых же криках, которые она издаст; они должны были удостоверить личность принцессы, записать ее ответы и удостоверить ее умолчания; в том случае, если она будет кричать во время родовых схваток, свидетелям надлежало взять эти крики на заметку; значение придавалось даже пискам ребенка, и их необходимо было отметить в протоколе; кроме того, свидетелям вменялось в обязанность осмотреть спальню, кабинеты, шкафы, секретеры, ящики комодов и даже кровать принцессы, дабы убедиться, что в ее покоях нет новорожденного ребенка.
При оглашении этого длинного перечня, каждое слово которого вызывало краску на лице принцессы, она оставалась почти бесстрастной, но, когда генерал добавил, что в гостиной, примыкающей к ее спальне, будут находиться два стражника и дверь в спальню останется открытой, герцогиня вспылила:
— Ну, это уже чересчур, сударь! Уходите!
С этими словами принцесса бросилась из гостиной, где она находилась, в свою спальню и с силой захлопнула за собой дверь.
Несколько минут спустя она уже лежала в постели — лицо ее посинело, губы были перекошены, и все ее тело била лихорадочная дрожь.
На протяжении почти целого дня ребенок не шевелился, и все подумали, что он мертв.
Многие гневно возмущаются по поводу страданий, которые Мария Антуанетта претерпела в Тампле; однако Мария Антуанетта отстаивала в Тампле лишь свою жизнь, в то время как Мария Каролина отстаивала в крепости Блай свою честь.
Которой из них пришлось страдать больше: Марии Антуанетте или Марии Каролине?
После трех дней болезни, признав себя побежденной, узница вступила в переговоры.
Принятое соглашение основывалось на следующих положениях.
Герцогиня Беррийская согласилась:
1° известить генерала Бюжо о первых схватках, которые она ощутит;
2° утвердительно ответить на вопрос, который будет ей задан, является ли она герцогиней Беррийской;
3° и, наконец, если лица, которым надлежало присутствовать при ее родах в качестве свидетелей, придут лишь после этих родов, принять их, когда г-н Денё сочтет это приемлемым.
В ответ на эти уступки генерал, действуя от имени правительства, пообещал:
1° что г-н Дюбуа, которого герцогиня Беррийская ненавидела, ни под каким предлогом не войдет в ее спальню;
2° что ее освободят, как только г-н Денё сочтет, что она в состоянии выдержать путешествие;
3° что это обещание будет обсуждено на государственном совете, утверждено на нем и подписано по крайней мере пятью министрами;
4° что подлинник этого обещания или его копию, подписанную министрами, передадут на хранение генералу;
5° и что, наконец, у самой узницы будет копия этого документа, надлежащим образом удостоверенная.
Это последнее условие, за которое герцогиня держалась категорически, чуть было не привело к прекращению переговоров, осуществлявшихся посредством телеграфа; в конце концов все условия были согласованы обеими сторонами, и в Тюильри, наконец, могли спать спокойно.
Герцогиня Беррийская, регентша Франции, только что отреклась в крепости Блай от власти куда более определенно, чем это сделал Карл X в Рамбуйе.
Договору этому, в той его части, которая зависела от принцессы, суждено было исполниться в ночь на 10 мая.
Десятого мая, в три часа утра, герцогиня Беррийская ощутила первые родовые схватки и испустила первые крики.
Никто не думал, что это произойдет так скоро, и потому все были застигнуты врасплох.
Господа Денё и Меньер спали в гостиной, переделанной для них в спальню, чтобы, когда их услуги понадобятся, достаточно будет лишь открыть дверь и обратиться к ним за содействием.
Внезапно эта дверь распахнулась, и г-жа Ансле, спавшая подле принцессы, выскочила из комнаты, крича:
— Сюда, сюда, господин Денё! Мадам рожает!
Господин Денё в свой черед бросается в спальню герцогини, в то время как г-н Менье мчится будить генерала.
Генерал тотчас же приказывает подать сигнал, предназначенный для того, чтобы созвать свидетелей.
Этим сигналом служили три пушечных выстрела.
Ну а теперь предоставим слово протоколу; ничто порой не обладает более страшным красноречием, чем официальная бумага с ее холодной строгостью.
Но, по крайней мере, подобный документ имеет то мрачное преимущество, что он неопровержим.
«ПРОТОКОЛ РОДОВ ГЕРЦОГИНИ БЕРРИЙСКОЙ.
Год тысяча восемьсот тридцать третий, десятое мая, три с половиной часа утра.
Мы, нижеподписавшиеся:
Тома Робер Бюжо, член Палаты депутатов, генерал-майор, комендант крепости Блай;
Антуан Дюбуа, почетный профессор Медицинского факультета Парижа;
Шарль Франсуа Маршан-Дюбрёй, супрефект округа Блай; Даниель Теотим Пастуро, председатель суда первой инстанции округа Блай;
Пьер Надо, королевский прокурор при том же суде;
Гийом Беллон, председатель торгового суда, заместитель мэра города Блай;
Шарль Борд, командир национальной гвардии округа Блай;
Эли Декрамб, кюре города Блай;
Пьер Камиль Делор, начальник гарнизона крепости Блай;
Клод Оливье Дюфрен, гражданский правительственный комиссар в крепости,
свидетели, созванные по просьбе генерала Бюжо с целью присутствовать при родах Ее Королевского Высочества Марии Каролины, принцессы Обеих Сицилий, герцогини Беррийской.
(Господа Мерле, мэр города Блай, и Ренье, мировой судья, равным образом назначенные свидетелями, отлучились на короткое время за город и не смогли прийти своевременно.)
Когда мы явились в крепость Блай, в дом, где жительствует Ее Королевское Высочество, нас провели в гостиную, находящуюся перед спальней, где в постели лежала принцесса.
