Флавий неплохо освоил ольмийский и его скогарский вариант, но язык Старого народа остался для него чужим.

Он улучил момент, схватил Уирку и зашипел ей в ухо:

— Как мы будем биться с Арзраном? Где Ансельм? Где Сегестус? Я не подписывался на самоубийство.

Уирка двумя пальцами отцепила руку Флавия от своего локтя:

— Здесь нет самоубийц. Постарайся успокоиться и хотя бы не мешать. Тебя никто в бой не потащит.

Флавий отошел, ничуть не успокоенный.

Колдун с его издевательствами окончательно выбил его из колеи. Флавий хотел прогуляться, чтобы хоть немного прийти в себя, но тут в него вцепилась Рената. Повела в отдельную горницу, усадила на лавку и отступила, разглядывая с неодобрением, словно редкий и опасный вид плесени.

— Нексумы, значит? — оскалилась она, становясь похожей на мегеру. — Ты уже был занят, когда начал морочить мне голову?

— Я морочил тебе голову? Я? Это же ты первая со мной заговорила. Мог ли я противиться твоему обаянию? — Флавий кокетничал по привычке, не думая о том, что говорит. Светлое Солнце! Не сегодня-завтра здесь будут нелюди Арзрана, а ей приспичило выяснять отношения. Которых у них нет. — Да, я был уже связан. Я был безумен, когда связывался. Я не соображал, что делаю.

— Когда ты не соображал? Когда беседовал со мной? Или когда брал Уирку?

— Я ее не… послушай, не относись к этому как к полноценному кор нексум. Вышло криво. Уирка меня ненавидит.

— Тебя, я смотрю, все ненавидят, — сказала она.

Только теперь Флавий понял собственную ошибку. Он упустил из виду старую как мир мудрость про таких вот верных и наивных идиотов: кто первый взял — того и любят. Уирку нужно было взять еще тогда, у Гисли. Привязка через тело самая надежная. А Флавий надеялся на какие-то отношения, на укрепление доверия, искренний интерес, дружбу. Хотел приручить. На что повелся, наивный дурак? На серые глазки? На доверчивость? На вот эту всегдашнюю готовность помочь? Принял обычную вежливость за симпатию, если не за любовь. Ох уж эта золотая молодежь! Нет, здесь и ласки не помогли бы. Уирку нужно было убить еще тогда, в доме на сваях. А связываться следовало с Ренатой.

Но что-то внутри протестовало против такого разумного вывода. Что-то ныло, стонало, натягивалось — уже привычно, знакомо. Боль ворочалась в нем при одной мысли о бестолковой связи, странно приятная, почти сладкая. Может быть, без этой боли его уже не было бы на свете. Что сделано — то сделано. Рената красива. Рената умна, темпераментна, прекрасна в гневе и повернута на нем, Флавии. Зачем отказываться от того, что само идет в руки?

Что ж, разговор завязался ко времени: отвлечет от мыслей о скорой гибели. Ее не отвратить, но можно провести остаток времени довольно приятно… Нужно только отвлечься от гипнотизирующего ужаса и сосредоточиться на формах.

Тело тут же откликнулось, с готовностью, поразившей его самого. Да, ему нравилось флиртовать с Ренатой. Сейчас она раззадорена, и склонить ее в нужную сторону несложно. Побольше раскаяния. Пусть все атаки разбиваются о его покорность.

— И ты меня ненавидишь? Я был болен, Рената. Сейчас, когда я выздоравливаю, — неужели ты от меня отвернешься?

— Ты молчал о том, что вы нексумы. И Уирка. Вы оба мне врали.

— А зачем говорить? Это наше общее несчастье. Вынужденная тяга друг к другу из-за моей ошибки… — Он встретил ее взгляд и поправился: — Из-за моего преступления… Невольного… Твой интерес — не буду наглеть, не назову его любовью — твой интерес стоит гораздо больше нашей ненавистной обоим связи. Ведь это же ты спасла меня… облегчила мою участь!

— Да, Уирка говорила с Ансельмом по моей просьбе, — кивнула Рената. Тон ее смягчился — чуть-чуть. И осанка не была уже такой преувеличенно гордой: она склонилась, слушая. — Моя любовь к тебе — любовь, Флавий, и ничто другое, — она пропала. Прошла, когда я поняла, что ты лжешь.

— Рената! Я никогда не предлагал тебе себя в нексумы. Твоя свобода для меня слишком много значит.

Она прищурилась:

— Что-то слишком сложно. Ты так меня любишь, что не смеешь предложить нексумное партнерство?

Кто-то сухой и холодный внутри Флавия усмехнулся: «Это не я говорю о любви, а ты, моя дорогая. А я, значит, должен из кожи вон лезть, чтобы соответствовать?»

Сказал же он другое:

— Как я могу навязываться тебе? Я человек конченый, а у тебя впереди вся жизнь.

— Я же сказала, что хочу помочь. Ты мог бы не решать за меня… за нас обоих. Если я хочу связать себя…

— Рената! Ты этого хочешь? — мурлыкнул Флавий и тут же добавил печально и покорно, сделав вид, что стыдится собственной смелости:

— Я не достоин такой жертвы.

— Будущее Уирки ты проглотил не поперхнувшись.

— Оно мне до сих пор икается. Ты не представляешь, что такое эта наша сердечная связь: меня выламывает — а она смеется!

Рената ревнует? Что ж, это легко обратить себе на пользу. Флавий встал, делая вид, что не справляется с волнением, и сделал шаг к ней. Рената машинально, не думая, шагнула навстречу. Взгляд ее туманился, от гордости не осталось и следа. Еще шаг, и еще — и пальцы его опущенной руки коснулись ее пальцев.

— Рената, твое любящее сердце я чувствую лучше, чем сердце нексума. Наша связь с ней — случайная. Ни мне, ни ей не нужно навязанной любви, любви вынужденной, любви против воли.

Последние слова Флавий говорил, поглаживая ее ладонь. Рената слушала внимательно и руки не отнимала. Он восторженно заглянул ей в глаза:

— Ты очень красива, Рената. Если бы я мог сейчас смеяться, то посмеялся бы над мыслью, что могу предпочесть тебе — тебе! — неуклюжую, неопытную девицу. Пусть у нас нет будущего, но сейчас, пока мы еще живы, — давай забудем обо всех? Давай хотя бы сейчас у нас будем только мы?

Рената пыталась что-то ответить, но Флавий поднял ее ладонь, прижал к сердцу — и она замерла, прислушиваясь к себе. Флавий положил руку с разведенными пальцами на ее крутой бок. И не сдержал довольной усмешки: все эти хлопоты стоило затевать хотя бы ради того, чтобы увидеть суровую воительницу в экстазе. Редчайшее зрелище! «Сегодня будет нежно, Уирка», — сказал он про себя. Кто ее знает: услышит, наверное, и почувствует… Что-нибудь.

Пусть удовольствие станет Ренате наградой за все мучения в ледяном Скогаре. Удовольствие Флавий доставлять умел. Когда они отдыхали, обнявшись, она простонала тихо, почти неслышно:

— А все-таки я… не на месте кузины.

— Нет, — шепнул он, лаская ее. — Тебе бы я этого не пожелал. Мы все так или иначе сопротивляемся телесной привязке. И я пробил ее защиту через телесную боль.

— Ты чудовище! — сказала Рената с нежным смешком, и больше они не говорили.

***

Ларс спрятал своих воинов на болоте, а на высоком берегу Комарихи, недалеко от ее устья, поставил в засаде лучников. В их числе были и имперцы. На болотах им нечего было делать, а здесь они могли принести пользу, особенно Рената. Ее стрелы, укрепленные магией, всегда били в цель и пробивали кожаные куртки с пятисот шагов.

Лучники спрятались в ожидании врагов — кто за камнями, кто за кустами, кто в земляной яме. Кьяртан устроился рядом с Уиркой за большим валуном, опасно нависающим над обрывом. Схватил за плечо, наклонился к уху и зашептал:

— Объясни. Мне нужно знать, стоит ли тебе доверять. Скъегги сказал, что вы с Флавием нексумы. А Флавий не возражал. Это точно правда?

Уирка задиристо вскинула голову:

— Точно. Правда.

Она дернула плечом — и Кьяртан разжал пальцы. Уирка сейчас снова, как с Ренатой, почувствовала себя взрослой и циничной. Взгляд Кьяртана настойчиво требовал отмыться — прямо сейчас, не сходя с места. Еще вчера Уирка стала бы наговаривать на себя, чтобы позлить Кьяртана, а главное, чтобы ее не подловили на том, что оправдывается, и не сочли жалкой. Но сейчас она сказала:

— Я не предательница, я дура. Должна была понимать, что враг — не обязательно чудовище… Что не только чудовище может быть врагом. Ну, потерпи меня. Осталось-то немного.