Уирка изо всех сил пыталась уследить за причудливыми извивами Растусовых речей.

— А если нет? — спросила она, когда Растус убрал руку.

— А если нет? Ну, значит, я ошибся. И нас всех ничего не спасет. Этот Арзран вынуждает меня предать союзников. Ты скажи Ансельму, пусть знает. Пусть все знают: я не хотел убивать Сверри и его людей. Тем более так. У меня не было выбора. Ты видела. Ты видела Арзрана. Скажи всем — Растус не виноват.

«Да, не виноват, — думала Уирка. — Ты уже не фигура. Спившийся, всё потерявший дурень. А ведь если поставить вас обоих с дядей рядом с вами прежними, до разрыва — совсем же другие люди. Один заледенел, другой огнем горит».

Она теперь яснее видела, как изменился дядя. С постепенными, медленными изменениями того, кто всегда на глазах, свыкаешься, их не замечаешь. А теперь Уирка как оглянулась на свое детство, на две фигуры оттуда. Тогда они оба казались богами… Бедный Растус! Своими руками себя же и уничтожить!

Светлое Солнце, а как изменит нексумная связь ее, Уирку, и Флавия? На кого они будут похожи через несколько лет?

Уирка скрутила этой мысли голову и выбросила вон. Сейчас не до этого. Да и вообще — смысл о таком думать?

— Где черный кинжал, Растус? — спросила она. — Хочешь помощи — отдай его.

— Отдать кинжал? Тебе? Да знаешь ли, я бы так и сделал, будь он у меня. — Растус гладил ее по волосам, всматривался в лицо — почти нежно. При этом запястья сжимал с судорожным усилием, пожалуй, даже лишним, и на ноги продолжал давить так, словно хотел их сломать. Уирка решила не обращать внимания — пусть куражится. Растус пугал ее до обморока, но она чувствовала, что как только показывает этот страх, Растус отзывается на него — и как-то слишком бурно. В другом положении Уирка попробовала бы заставить противника потерять голову. Но сейчас она должна помочь Растусу сохранить остатки самоконтроля. В этом они — здесь и сейчас — союзники.

— Разве не ты посылал к Ансельму невидимок? — Уирка, насколько могла, избегала прямого взгляда, но Растус повернул ее голову к себе.

— Что? Что ты плетешь? — спросил он.

— Артуса не ты к Ансельму посылал? За кинжалом?

— Ар-ртус!

Растус дернул ее за волосы и вскочил на ноги. Уирка перекатилась на бок, хватая ртом воздух пополам с травяной трухой. Сейчас, когда ее отпустили, ей стало хуже. Она свернулась, подтянув колени к животу, пытаясь одновременно унять колотящую всё тело трясучку, отдышаться и вытащить из сапога нож. Наконец занемевшая рука подцепила рукоять, потянула вверх.

Растус выглянул за дверь и закрыл ее. В сарае стало темно. Голос Растуса зазвучал из этой темноты тихо и яростно.

— Ты видела Артуса среди моих людей? Вот сегодня — видела? Артус, тр-р-р-ать, исчез в ту же ночь, что и ты! Так у Ансельма нет кинжала?

— Нет, — сказала Уирка, садясь. Она сжимала в руке нож и чувствовала, что успокаивается. Значит, Арзран. Значит, вот он какой, Арзран. — Нет, не видела.

— Так вот оно что? Ансельм потерял кинжал?.. Пусть ищет! Пусть привлечет конунга. Если Артус еще здесь, в Скогаре, его надо поймать. Пусть Ансельм объяснит всем, с какой опасной тварью им придется иметь дело. Ты поняла? Повтори.

Уирка покачала головой. Не хоронясь, засунула нож за пояс. Темно, Растус может и не увидеть. А увидит — его дело. Потянула было лежащий на сене платок, но, передумав, оставила.

— Коня дашь? — спросила она.

— Повтори, что я сказал, — зарычала темнота.

— Да поняла я.

— Поняла она! — судя по звукам, Растус заметался по сараю. — Нет, как с тобой Ансельм еще с ума не сошел? Ну, что ты поняла? Какого тебе коня? Я не могу тебя держать здесь до полуночи. То есть могу, конечно, — х-ха! — но тогда живой не выпущу. А сейчас сажать тебя на коня — заметят, и Арзран угробит нас обоих. Ты так и не поняла, что он такое и к чему меня принуждает? Этой ночью в усадьбе все будут сожжены живьем. Ну, кроме моих людей. Их мне разрешено оставить. Пока. Говори, что ты передашь Ансельму?

— Арзран — колдун, насосавшийся силы. Ты с ним не справишься. Возможно, его возьмет черный кинжал. Кинжал у Артуса, Артус неизвестно где. Так?

— Да ну… Не так. Повтори всё так, как я сказал. Целиком.

— Что не так? Поправь. Я скажу Ансельму только это. И ничего больше из того, что ты тут нес, — сказала Уирка. Очень хотелось добавить что-нибудь вроде «спившийся козел», но она сомневалась, что имеет на это право.

Растус затих в неподвижности — тоже, видимо, боролся с собой. Потом заговорил очень тихо, медленно и ровно:

— Хорошо. Тогда передай своему дяде еще вот что. Либертины, погибшие в битве при Чаре, когда я… когда оба мы с ним валялись без сознания… Эти либертины пошли в жертву для того, чтобы Арзран выбрался из ничтожества. Сначала он был только тенью мысли, заброшенной в меня посредством черного кинжала. И вот эта самая тень напиталась кровью моих людей. И моей кровью. Тебе бы со Скъегги поговорить, жаль, не получится сейчас… Арзрану больше сотни лет. Раньше здесь, в Скогаре, его называли Арво. О нем нужно спрашивать в деревнях Старого народа — там его наверняка знают. Этот мерзавец готовил в богини деву из местной знати. Она должна была сочетаться браком с королем Лесных тварей — и тогда этот Арво получил бы при ней место жреца. Но не вышло. Теперь он снова решил здесь все перевернуть — с моей помощью. Но я-то ему тем более не дева! Поняла?

— Да, — откликнулась Уирка. — Ты ему не дева.

— Хорошо. Сейчас я выведу тебя из усадьбы. И только попробуй попасться!

Он открыл дверь, развернувшись спиной к Уирке — так беспечно, словно и правда не заметил ножа. Присвистнул. На фоне темно-синего проема голова его с торчащими дыбом волосами напоминала о чудище, которое, бывало, мерещилось Уирке по ночам в раннем детстве. В этом сходстве было что-то утешающее, почти домашнее.

— А ну за мной! — сказал Растус, поворачиваясь. — Окажешься за стеной — беги во весь дух.

Теперь уже совсем стемнело. Двор опустел, на стене маячили черные фигуры часовых. Когда Уирка вышла из сарая, Растус толкнул ее себе за спину и окликнул часовых на языке империи:

— Ну, что там?

— Ждем вас, господин, — отозвалось со стены тихо, на том же языке.

— Хорошо! Спускайтесь, оба!

Растус отодвинул засов на двери в стене и выпихнул Уирку из усадьбы. Вышел за ней. Осмотрелся, глубоко, со стоном вздохнул, словно хотел вместить в себя все окрестные поля вместе с ясным ночным небом. Потом, как будто вспомнив об Уирке, склонил голову и прошептал:

— Сейчас ложись, чтобы не видели со стены. Когда мы разведем огонь, беги.

Уирка послушно улеглась в холодную колкую траву прямо под стеной. Растус вошел обратно и крикнул спустившимся караульным:

— Давайте сюда огня, запалим сарай. Я вынесу сена. Что? Да, там девка. Она свое отработала.

И только тогда закрыл дверь в стене и задвинул засов.

Когда за стеной затрещало пламя, Уирка вскочила и помчалась через поле, как заяц. Только у самого леса она перешла на быстрый шаг. Если лагман идет к усадьбе, он должен быть уже совсем близко. Самое простое — опушкой, огибая поле, дойти до северного большака и двигаться вдоль него, пока не наткнешься на войско. Но так слишком велик риск напороться на караулы, которые Сверри наверняка расставил на подступах к усадьбе.

Уирка решила углубиться в лес и добраться до длинной просеки, выводящей как раз на северный большак. Так будет быстрее и безопаснее. Эти места она хорошо изучила и была уверена, что не собьется даже ночью.

Некоторое время она уверенно шагала через редколесье, по хрупкому мху меж редких сосновых стволов. По ночному холодку, среди запахов пробудившейся земли и соков, двинувшихся в оживающих деревьях. Спустилась в низину, в знакомый старый ельник, уверенная, что сейчас-то и откроется просека. Здесь было значительно темнее, только стеклянно светился среди черных стволов ноздреватый снег. Кисловато-смолистый хвойный аромат колол ноздри. Он почему-то мешался с будоражащим запахом звериной крови.