Но как помочь? С чего начать? Как жаль, что она обещала ничего не говорить дяде. Дядя помог бы. Сколько раз он говорил: никто не безнадежен. Сколько раз он говорил: настоящая любовь ничего не боится. А разве ее любовь к Флавию не настоящая? Ее любовь пережила долгую разлуку. Ее любви нипочем все несовершенства любимого. Дядя точно поймет. Вот только сам Флавий сочтет ее предательницей. Нет, с дядей говорить нельзя. А с кем тогда? С Сегестусом?

Рената спрашивала у Сегестуса, можно ли выжить после гибели нексума. Сегестус решил, что она беспокоится за дядю, и отвечал путано, обиняками. Мол, ни один уважающий себя врач не полезет в чужие отношения. Бывает, что влюбленные, не связанные обрядом кор нексум, страдают в разлуке и даже гибнут от тоски. А бывает… Все бывает, что уж там.

— Здесь не врач нужен, а простое человеческое участие, — заключил Сегестус. — Люди выживают в сложнейших условиях. Ради дела, ради детей… Да мало ли причин не умирать?

Да, Сегестус мог бы помочь, но для него долг перед Ансельмом превыше всего. Что знает Сегестус — то знает и дядя.

У кого недостаточно развито чувство долга? Разве что у кузины. К тому же она больше других общалась с Флавием. Может, что и посоветует.

Сейчас Уирка уже почти восстановилась. Зубы отросли заново, перебитые кости срослись. Бледнючая, тощая, но совершенно целая, еще недавно она только и делала, что валялась в постели. Спала или просто лежала, ворочая тусклыми глазами. На попытки расшевелить не поддавалась, на вопросы отвечала односложно.

— Как ты?

— Хорошо.

— Ничего не болит?

— Нет.

— Пойдем в общую залу?

— Потом… как-нибудь.

И всё, с тем ее и бери.

Заботу о ней взяла на себя дочь лагмана Хельга: поила овсяными киселями, мясным бульоном, кормила драгоценным творогом — молока сейчас, в начале весны, было мало. Уирка ела жадно, но ни сил, ни веса у нее не прибавлялось. Иногда Хельга и Рената выводили ее на воздух, гуляли вокруг дома и возвращались. Пару раз ненадолго выбирались в поля. Здесь Уирка оживала. Она даже смеялась их шуткам. Она вообще часто улыбалась — растерянной, жалкой улыбкой.

Если к Уирке заглядывал дядя, она или притворялась спящей, или сидела, потупив глаза на одеяло, и молчала.

Никто не знает, сколько бы продолжалось это растительное существование, если бы не Кьяртан. И вряд ли сам Кьяртан понимал, что делает. Рената считала, что при других обстоятельствах он, пожалуй, мог бы и навредить. В общем, в один прекрасный день этот тупица присел на корточки перед кроватью Уирки и завел:

— Всё валяешься? Так можно к постели прирасти.

Уирка сонно смотрела куда-то мимо Кьяртана. Любой бы понял и отстал, но Кьяртан не отступался:

— Ох! Да я и сам не лучше. Кормят как на убой, из дома лишний раз не выйди — я же так превращусь в кабанчика! И еще эта Хельга ходит за мной как телок за коровой. Ну не хочу я соблазнять хозяйскую дочь. В Ольми за такое заставляют жениться, здесь, наверное, просто прикончат. А откажешь во внимании девице — скажут: не мужчина. И все обращаются со мной как с инвалидом. Ну какой я инвалид?

Рената возмутилась. Во-первых, Кьяртан ходил в разведку ничуть не реже нее, иногда сутками не вылезал из леса. То есть сейчас он нагло врал. Во-вторых… Ренате нравилась Хельга. Девушка неглупая, ласковая, влюблена в Кьяртана насмерть — чего ему еще? Ну да, не из нобилей, но ведь и Кьяртан наполовину варвар, не стоит ему заноситься. Лагман — большой человек в Скогаре, ставленник конунга. Кьяртану здесь нравится — так почему бы не жениться на местной?

Кьяртан не унимался. Он поставил локти на край кровати, подпер ладонями голову. Вид у него был веселый и добродушный.

— А ты знаешь, почему мы все здесь сидим? Из-за Растуса. Он получил назад Убийцу богов.

Обведенные чернотой глаза Уирки раскрылись во всю ширь:

— Растус.

— Ну да. И даже колдуна своего белоглазого назад получил. Это уже я виноват. Колдун сделал людей Растуса невидимыми, и теперь они нападают на наших в лесу.

— Дерьмо, — сказала Уирка.

— Ансельм винит себя, хотя колдуна упустил я. Знаешь, он…

— Что?

— Нет, ничего.

Уирка схватила его за руку.

— Говори. Что Ансельм?

— Да ничего… Кто я такой, чтобы обсуждать такого человека?

Уирка отвела от него глаза и уперлась взглядом в Ренату. Лицо у нее было беспомощное, как у потерявшегося ребенка. Кьяртан тоже смотрел на Ренату своими веселыми бесстыжими глазами, и ей очень хотелось двинуть ему в челюсть. Она слов не находила, чтобы сказать ему, какой он болван.

Однако на следующее утро Уирка оделась и умылась самостоятельно и вышла в общую залу. За трапезой она села рядом с дядей. Тот удивился и обрадовался:

— Приходи в себя побыстрее!

И Уирка приходила в себя. Оживала так стремительно, что это казалось волшебством.

Да, если с кем и советоваться о Флавии, то с ней.

Когда все собрались за столами вокруг очагов на дневную трапезу, Рената усадила кузину в укромном уголке между последним опорным столбом и дверями в сени и рассказала о сегодняшней встрече.

— Да, жутко вышло, — согласилась Уирка, выслушав. — Еще одна причина ненавидеть кор нексум.

— Человек в полубезумии мечется по лесу, — сказала Рената. — Ему нужно помочь. Ведь он тебе помог.

— Мне? Ну, да…

— Это же он убедил Растуса вернуть тебя Ансельму. Ты сама рассказывала.

— Я рассказывала? — она провела ладонями по лицу. — Может быть. Не помню.

Рената смутилась. По правде говоря, это она вывела из очень скупого рассказа Уирки о плене. Но Уирка точно говорила, что Флавий до последнего надеялся обменять пленных. Конечно, это он уговорил Растуса. Уирку, пусть и полумертвую, вернули. А Магду нет. Магду убил Кьяртан. И поднялась же рука выстрелить!

— Здесь лучше всего поможет Сегестус, — сказала Уирка. — Здесь только врач и поможет. Ну, или еще жрец.

Рената покачала головой:

— Нет. Никто не должен знать о нем. Он никому не доверяет. Я всё продумала. Слушай. Флавия нужно поселить подальше от людей, но с удобствами. За ним нужен уход. Кто угодно будет плох, если ночует в лесу и ничего не ест. Когда Флавий поверит, что ему ничего не угрожает, я уговорю Сегестуса посмотреть его.

Уирка кивнула:

— Ты кого хочешь уговоришь.

— Пойдем со мной. Мы вместе убедим Флавия.

— Убедим вряд ли. Но я знаю, кто поможет. Гисли. В его доме Флавия уважают. Он спас семью Гисли от разбойников. Только надо их предупредить. Я слышала, что выжившие после потери нексума опасны.

— Да не опасен он! Он совершенно разумен, только очень несчастен. Поговори с этим Гисли сегодня, а? Мы бы пристроили Флавия под крышу, в тепло. Я боюсь, Уирка. Боюсь его напугать, подвести. Боюсь, что не смогу помочь. От нас сейчас так много зависит!

Уирка улыбнулась — как всегда в последнее время, непонятно чему.

— Ну, хорошо.

И собралась сразу, как по команде. У Гисли помнили ее мальчиком, но ей и переодеваться не пришлось: и она, и Рената сейчас носили мужскую одежду.

Вернулась Уирка поздно вечером, усталая, но довольная. Дышала пивным перегаром и на ногах держалась нетвердо, но глаза блестели, и улыбка теперь была прежняя, яркая. Села на лавку — как упала.

— Всё. Гисли — это чудо. Я ему как смогла объяснила про Флавия. Я и сама не знаю, чего ждать от этого кор нексум… В общем, предупредила, что ждать можно вообще всего.

— Он тебя напоил? — спросила Рената. — Тебя?

И ее саму, и Уирку алкоголь брал плохо. Нужно было очень много выпивки, чтобы их повело.

Уирка засмеялась:

— Да, Гисли устроил пир! Здесь люди отзывчивы к добру, а Флавий у Гисли показал себя героем. В общем, Флавию выделят баню на берегу озера. Баня крепкая, теплая. Лавки там широкие, сама видела. При мне туда принесли пуховую перину и кучу одеял, еду с хозяйского стола. Словом, примут как принцессу.

— Ты пойдешь со мной завтра? — спросила Рената.

— Конечно. Я даже прошу тебя: когда будешь ходить к Флавию, бери меня с собой.