— Здесь путаная история. Местные дрязги: кто-то кого-то родил, кто-то кого-то убил. Вроде бы отец теперешнего конунга, Магнуса, был избран на общескогарском тинге после убийства конунга Стурре. Поговаривают, что именно отец Магнуса подослал к Стурре убийц. А через десять лет явился разбойник Сверри и заявил, то убитый приходится ему то ли отцом, то ли дедом. Люди Магнуса, понятное дело, считают Сверри самозванцем. Доказательств у обеих сторон нет никаких, если не посчитать доказательством то, что дружинники Стурре признали над собой главенство Сверри. Но ведь сторонники убитого могли поднять на щит любого, лишь бы отомстить. В общем, сложно всё это и не очень интересно. Но Арзрану понадобился этот Сверри, и приходится вникать.

— А зачем Арзрану скогарские разбойники?

— Кушать. Набираться сил. Если нашлись дураки, готовые устроить большое кровопролитие, отчего бы не поживиться за их счет?

— Арзран заставит скогарцев жертвовать ему жизни? Он настолько осмелел? Как он это сделает?

— Этот вопрос мы сейчас и решаем, — сказал Маркус. — Сверри остановился в трех днях пути отсюда. Я еду к нему.

— Хорошо. Ждать вас не раньше лета, я полагаю?

— Д-да. Всё — по обстоятельствам.

— Удачи в делах. О любой перемене сообщи немедленно.

И шар погас.

Маркус повел плечами. Неуютное впечатление осталось от разговора. Значит, он, Маркус, выкручивайся как хочешь, обхаживай дикого разбойника, утихомиривай патрона, питай Арзрана, вези в империю. А вдруг Арзран не захочет? Как Маркус с ним справится? Еще необходимо отобрать у Ансельма черный кинжал — как? И еще Флавия стабилизируй. Зачем Ларцию Флавий, понятно: для экспериментов с нексумной связью. А вот зачем ему целое божество? Теперь-то с Арзраном справиться труднее, чем тогда, когда он был тенью, выходящей на свет через сны. Теперь Арзран даже Ларцию не по силам.

Маркус убрал шар в заплечную сумку и поднялся. Пора устраиваться на ночлег. Завтра он отправится к здешнему «конунгу». Растус хочет усадьбу лагмана, и необходимо убедить Сверри, что ему она тоже нужна.

Флавия с собой не возьмешь: кто знает, что он выкинет в дороге? Но и оставлять его без присмотра опасно.

Флавий опять где-то шатался. Явился затемно — бледный, весь какой-то перевернутый. Первым делом потребовал пить. Трясущимися пальцами отсыпал в кружку с водой две дозы какого-то порошка, взболтал и выпил залпом. Посидел, прикрыв глаза и крупно вздрагивая. Маркус подал ему миску с остывшей овсяной кашей, Флавий съел немного и впечатал в кашу ложку. Лег в сапогах поверх покрывала, уставился в потолок.

— Я так больше не могу, — сказал он тихо и зло. — Я видел Кьяртана. Эта мразь, убившая Магду, спокойно ходит по земле и даже шутит. А еще там эта Уирка. Чуть больше месяца прошло — а она, сволочь, на ногах! С этой девочкой, дочерью лагмана. А Магды нет.

Слова сыпались из Флавия как зерна из прохудившегося мешка.

— Там, где у других настоящая боль, настоящая смерть, у золотой молодежи — игра. Они никогда ничем не рискуют по-настоящему, до конца. Они насквозь фальшивые, эти нобили, приближенные к императору. С каким удовольствием я растерзал бы этих кукол!

Он беспокойно заерзал в поисках удобного положения и наконец сел, опустив ноги на пол:

— Невыносимо. Я так сожру себя до язвы. Нет, ну какая поразительная живучесть! Магда и Уирка были в плену, висели на волоске. Но Магда давно в земле, а эта… Видел бы ты, как она смеялась!

Голос его становился всё выше и громче. Маркус наблюдал. Нет, оставлять Флавия здесь нельзя. Брать с собой тоже. Что бы придумать? Наконец он спросил:

— Ты мне уже плешь проел с твоей Уиркой. Сам-то замечаешь, что больше ненавидишь не виновника смерти Магды, а ту, кто здесь ни при чем?

Флавий подскочил и заорал:

— Как ни при чем!

Маркус шикнул на него, и он продолжал тише:

— Как ни при чем? Она всё это затеяла. И вышла сухой из воды. А Магда…

Лицо у Флавия пошло алыми пятнами. Он саданул кулаком по кровати, ушибся о деревянную раму и взвизгнул.

Маркус наставительно сказал под стоны и поскуливания:

— Ох уж эти выдумки столичных нобилей, эта их тяга к вечной любви! Как возвышенно: непроходящая влюбленность! Гарантия сердечного трепета, бурные восторги до последнего вздоха! Если бы не обряд, ваши отношения с Магдой давно закончились бы или перешли в стадию спокойной взаимной любви. Но такая любовь теперешней молодежи не нужна, вы гоняетесь за вечной влюбленностью. За цветением, кипением, восторгами души и тела. Без нексума твоя тоска утихла бы со временем, и ты мог бы снова увлечься. Той же Уиркой, например.

Флавий, баюкавший ушибленную руку, поднял на Маркуса взгляд и замотал головой.

— Ну, а почему нет? — продолжал Маркус, смягчив тон. — Молодая девица с будущим, племянница Ансельма. Живучая и легкомысленная? А что еще надо, чтобы залечить душевные раны? Утешаться следует с людьми легкими и беспечными. Вон как тебя задела эта беспечность. Почему бы не отведать чего-то подобного? Подожди, вот вернемся в империю, у тебя будет из чего выбрать. Ни за что не поверю, что никто не захочет утешить такого как ты.

— Тебе бы все издеваться, — буркнул Флавий.

— Отчего же? Тебе даже не нужно идти в храм, чтобы заключить новый союз. У тебя всё для этого есть: и браслет-медиатор, сонастраивающий души, и достаточный запас Крови Солнца, и жрец под боком. Не хватает только ноблессы, которая желала бы сочетаться с тобой браком на небесах.

Флавий закрыл глаза, прислушиваясь к чему-то в себе.

— Рената, — сказал он наконец, и уголки его губ дрогнули в досадливой гримасе. — Она могла бы согласиться. Она меня любила… Была влюблена.

— А отчего бы и нет? — спросил Маркус. — Я вернусь — и мы найдем способ с ней поговорить.

— Нет, — Флавий наморщил нос. — Нет. А вдруг она и правда согласится?

Он так натурально разыграл ужас, что Маркус рассмеялся:

— А что не так? Говорят, племянница Ансельма — красавица и умница, каких поискать.

— Это правда. Рената даже слишком красива и бойка. С ней рядом будешь выглядеть бледно. И всю жизнь проведешь в тени ее штанов. Нет уж, мне Магды хватило.

— Любит всех строить?

— Любит учить. Слышал бы ты, как она рассказывает о своей кузине. Об Уирке, да. По ее словам, Уирка дня не проживет без опеки. Убьется сразу, если отвести глаза. Рената рассказывала, например, что Уирка сильно боится высоты — и все время лезет на верхотуру, потому что там обзор пошире и вообще так интереснее. А Рената снимает кузину с каждой башни, с каждого дерева. Уирка затевает ссоры и драки по любому поводу. По словам Ренаты, она не помнит, чтобы кузина ходила целая. Вечно либо глаз подбит, либо колено разодрано. Кулаки в кровь и вся в синяках.

Маркус покивал:

— Да-да. То ухо отвалится, то нос. А то руку где-нибудь потеряет… Ох уж эти женщины. Ренате бы детей побольше, чтобы было куда деть заботливость. Зато она не успокоится, пока не поднимет тебя на ноги.

Флавий передернулся:

— Ага. Наставит на правильный путь и протащит по этому пути до самого конца, так что и рыпнуться не посмеешь.

— Тогда Уирка? Вы же расстались почти друзьями? Может быть…

Флавий вскипел:

— Всю жизнь быть привязанным к этой? Благодарю покорно!

— Знаешь, если ты позволяешь себе выбирать и отказываться, значит, дела твои не так плохи. Затаись, перетерпи. А в империи мы что-нибудь придумаем.

Флавий скрипнул зубами:

— Мне нужна Магда. Живая.

— Этого я тебе не обещаю, — сказал Маркус. — Завтра я уеду. Вернусь не скоро: может, через неделю, может, через две. Постарайся в мое отсутствие поменьше общаться с людьми. Помни: от сдержанности зависит твоя жизнь.

— Да я и так сдержан до невозможности, — в голосе Флавия послышались истерические нотки. — В жилах вместо крови холодная вода. Жду, когда там всё окончательно заледенеет, и меня разорвет.

— Разорвет — пинай на себя. Я могу тебе помочь и, что важнее, хочу помогать. Но я не всесилен. Если ты сам не соберешься, никто тебя не соберет.