— А тебя какой вариант устроит? Чем ты собирался мне помочь?

Флавий смотрел в чистые яростные глаза и чувствовал себя сутенером. Некстати вспомнилась гетера, расположение которой он по приезду в столицу стремился завоевать. Как-то она при нем делилась с подругой познаниями в искусстве минета. «Как доставлять удовольствие мужчинам? Милая моя, удовольствие ты прежде всего доставляешь себе. Дотронься кончиком языка до неба над верхними зубами. До неба. С внутренней стороны, а не за губой. Чувствуешь сладкое покалывание? Ну, вот…»

— Я лучше с отребьем буду иметь дело, чем с тобой, — процедила Уирка. Она подобралась, как кошка перед прыжком, злющая и сосредоточенная: плечи подняты, губы поджаты. Если бы еще не связанные руки…

Плохо. Флавий не умел договариваться с упертыми дураками, а по упертости Растус и Уирка друг друга стоили. Ради Магды он заставил себя сказать:

— Я всё-таки надеюсь на твое благоразумие.

— Б-благоразумие… — Уирка с тоской осмотрелась, натыкаясь взглядом на стены, — так залетная птица бьется в тесноте горницы — и сказала упавшим голосом. — Яд у тебя есть?

Флавий даже привскочил на лавке.

— Яд? — он открыл сумку-кошель у пояса, раскрошил в трясущихся пальцах кусочек сухого брикета, высыпал в серебряную фляжку, взболтал. Подошел к Уирке и ткнул фляжкой ей в губы: — Пей.

Уирка губ не разжала.

— Ну? — спросил Флавий. Он чувствовал себя и пожаром, гуляющим по полю, и полем в пожаре.

Уирка глубоко, судорожно вздохнула. И сразу вся побелела — и лицо, и шея стали под цвет фляжки. Флавий вложил горлышко ей в губы, приподнял дно, заставив запрокинуть голову, и наблюдал, как Уирка глотает, как двигается крепкий маленький подбородок с ямочкой. Отнял, когда фляжка почти опустела. Уирка хватанула ртом воздух, отдышалась — и широко улыбнулась. И столько радости и облегчения было в ее улыбке, столько благодарности во взгляде, что Флавий не выдержал. Допил остатки пойла — сильно разведенного вина с растворенной дозой лекарства от головной боли — и, не оглядываясь, вышел.

За дверью он столкнулся с Артусом и его головорезами: всего человек десять. Они поджидали у пристройки, словно охотники у лисьей норы. Людей Артуса сразу можно отличить от остальных либертинов. Подтянутые, собранные. Даже сейчас они были одеты полностью, только что не в доспехах. Из оружия Флавий заметил только ножи за поясом, да и то не у всех. Артус выглядел элегантно: никакого беспорядка в одежде, ни лишней складочки, ни пятнышка грязи.

— Ну, что, медик? Могу я забирать твою пациентку? — спросил он.

Флавий так и застыл с фляжкой в руках. Потянулся прикрыть дверь, но Артус не дал.

— Ты, надеюсь, останешься? Оставайся. В зрителях весь смысл.

Зрители здесь уже были. Рассредоточились вдоль стены — кто на лавке, кто стоя. Флавий отступил от двери. Двое воинов Артуса — один тощий и рябой, а второй огромный, кровь с молоком, — нырнули в пристройку и выволокли Уирку под взгляды остальных. Рябой размотал прекрасный мягкий ремень Флавия и сунул себе за пазуху.

Уирка переводила с одного на другого взгляд округлившихся глаз. Казалось, они не удержатся в глазницах, выпадут.

Воины разглядывали жертву и, похоже, оценили невысоко. Вообще им явно не хватало задора. Вот если бы вечером, после пира, или сразу после битвы, да если бы вместо напуганной замухрышки — пышная красотка… Тогда они вели бы себя поживей. А так — мялись. Дальние смотрели на Уирку кто глумливо, кто презрительно. У ближних были скучающие физиономии людей, приступающих к неприятному, но необходимому делу.

Рябой под смешливые шепотки товарищей указал Уирке на пол перед собой. Жест был решительный и не оставлял простора для толкований: «На колени». Уирка стояла, опустив руки, и хлопала глазищами — дура дурой. Здоровяк, скроив досадливую гримасу, взял ее за плечи и попытался усадить на пол. Уирка схватилась за него слишком цепко для девицы, проведшей ночь со связанными руками.

Флавия уколол страх. Вот этого он не просчитал, когда растирал пленнице руки. Наверняка догадаются, чья это вина. Сейчас или чуть позже.

Здоровяк взвизгнул и рухнул с Уиркой на пол, чуть не под ноги Флавию.

— Ты кусаться ? Сейчас нечем будет кусаться! — рычал здоровяк.

Он подмял Уирку под себя и прижал одну ее руку к полу коленом, но вторая оставалась свободной. Здоровяк, похоже, решил, что сопротивление полностью подавлено. Рукоятью короткого узкого кинжала он раскрыл Уирке рот и попытался выдавить зубы. Рябой присел помочь приятелю, но не успел: Уирка извернулась под здоровяком, выдрала нож из его руки и воткнула здоровяку в глаз.

Флавий отскочил — и вовремя. Хлестнула кровь, и огромное тело забилось в агонии на полу. Уирка с ножом в руке уже летела на рябого. Так кошка кидается на крупного зверя — стремительный маневр кажется отчаянным, но на деле точно рассчитан, и уклониться от него трудно.

«Боги, да меня сначала Артус убьет, а потом патрон!» — думал Флавий, отступая к стене. Зрители зашумели, но никто не спешил помогать людям Артуса: их боялись и не любили. Флавий натолкнулся спиной на патрона — он тоже пришел посмотреть. Скрестил на груди руки и наблюдал, как наблюдают за состязанием.

Рябой пытался стряхнуть с себя Уирку, но та как прилипла: обхватила врага руками и ногами и висела на нем. Добралась до горла, полоснула — и рябой повалился навзничь. Уирка кинулась к пристройке, но Артусовы воины времени даром не теряли: трое уже стояли у двери, остальные взяли ее в кольцо и теперь вытаскивали ножи и веревки.

Тогда Уирка бросилась вперед — прямо на нож. Воин, соблюдая приказ «не увечить», сгреб ее за шкирку, но ткань рубахи с треском разодралась, и Уирка ускользнула, как рыба из сачка. Выскочила на середину залы, и Флавий понял, куда она рвется: у противоположной стены лежали на откидной лавке топор и точило — как нарочно кто оставил.

Флавию сразу захотелось уйти, и куда-нибудь подальше. Слева раздался резкий хлопок. Флавий скосил глаза: это Артус хлопнул себя по ладони сложенным вдвое ремнем.

Растус единственный выглядел так, словно у него всё под контролем.

Артусовы ребята не подвели: один из них метнул Уирке в ноги скамью, и она повалилась на пол в двух шагах от топора. К ней кинулись сразу трое. Оттащили назад, поставили на колени между очагом и пристройкой, пригнули носом в пол.

И тут Растус поднял руку:

— Стойте!

Его спокойный властный голос разнесся по зале. Люди Артуса застыли над Уиркой. Флавий тоже застыл. Сердце колотилось так, словно он сам сражался. Ну, хоть массовой рубки не получилось, и на том спасибо. Но Уирка уже, считай, мертва, и у Флавия и Магды теперь осталась только одна надежда — на вменяемость Ансельма.

Растус сделал несколько шагов в сторону пленницы — двигался он с ленивой грацией сытого, довольного жизнью животного — похоже, насытился всеобщей суматохой, как хорошо прожаренным мясцом. По его знаку Уирку приотпустили, дали поднять голову. Из-под руки Растуса Флавий видел мокрую от крови рубаху с разодранным рукавом, запрокинутое лицо с разбитыми губами.

Растус склонился к Уирке и сказал:

— Спасибо!

И губы Уирки разошлись в улыбке. Кровь потекла по подбородку. Флавий ничего не понимал.

Растус распрямился и бросил тем, кто ее держал:

— Продолжайте!

И пошел к своему креслу у центрального очага, не оборачиваясь, словно потерял интерес к происходящему.

Флавий тоже не стал досматривать. Проскользнул вдоль ряда зрителей, в сенях нашел свои лыжи. Снаружи было тускло и пусто, тянуло ровным неживым холодом. Небо равномерно серое. Снег за ночь схватился коркой.

Флавий спустился на застывшую гладь и побежал по речному руслу. Лыжи разрезали настовую корку то со скрипом, то с шорохом. Странный все же способ передвижения: паришь над водами, по застывшей воде. Вроде и не человек, а дух какой-нибудь или жук-водомерка.

Ощетиненные кустами берега уплывали назад. Внутри все стихло, вымерло. Флавий был пустым, как рубаха на просушке. Повесили рубаху на веревку, и вот ее надувает ветром, и она шевелится, словно живая. А на самом деле там, внутри, только ветер.