Флавий встревожился: он не хотел, чтобы Ларций впутывал Ренату в свои игры.

— Аквилея!.. — сказала Уирка. — Эт-т далеко. А семья ваша?..

Квинтус зарделся.

— Я… Вы вряд ли что-то слышали о моем роде.

Уирка со смешком обратилась к одному из своих соседей:

— Как раз из Аквилеи я никого не знаю. Странное совпадение, если подумать.

Что ответил ее сосед, Флавий не услышал, но решил, что это была шутка, потому что Уирка громко и обидно рассмеялась.

А бедняга Квинтус продолжал оправдываться:

— Но мой род не из заметных. Мы не так уж давно получили право посвящения. И под Аквилею переехали недавно.

Ему не ответили, и он сердито уставился в тарелку. А Уирка и ее соседи принялись болтать о предстоящем осеннем празднике, прикидывали, кто из лучших семейств посетит Медиолан и где будет веселее провести время. Уирка сообщила, что, во всяком случае, конные состязания пропустить нельзя, и разговор перешел на лошадей.

Флавию стало неудобно за нексума. Впрочем, и в Квинтусе он чувствовал какой-то подвох. Флавий не видел таких и в отдаленных провинциях, а ведь юноша даже не провинциал. Допустим, род его пришел в упадок… но не одичал же! Скорее уж он из новых нобилей, как Кьяртан. Может, он в своем роду первый посвященный. Отсюда и стремление «быть как другие», и желание пройти престижный обряд — без понимания деталей и, скорее всего, сути…

Однако и здесь что-то не сходилось. Неужели юноша не общался с нобилями? Живя в окрестностях Аквилеи, большого богатого города?

Ларций взял кувшин из рук слуги и сам подлил приунывшему гостю вина:

— Не обращайте на них внимания, Квинтус. У вас здесь свое дело. Кстати, познакомьтесь: это Муций Флавий. Он проведет ваш обряд.

Молодой человек улыбнулся Флавию нервной, искательной улыбкой:

— Вы жрец?

Флавий вопросительно посмотрел на Ларция. Ларций понял заминку и сказал Квинтусу:

— У Флавия есть опыт проведения ритуала. Успешный опыт. Да вы успокойтесь. Выпейте.

В это же время слуга протянул Флавию его кубок, заново наполненный. Квинтус и Флавий пригубили вино, глядя друг на друга. Взгляд у Квинтуса был как у испуганного щенка, что совсем не вязалось с его здоровым румянцем и фигурой атлета.

— Я недавно прошел метаморфоз, — сказал Квинтус, косясь на слугу, ставящего на стол между ним и Флавием новый кувшин. — Проводил его очень опытный жрец. Во всяком случае, мне так сказали. Но это было тяжко, я вам скажу! Как долгая болезнь. Я надеюсь, что кор нексум не такой мучительный.

Флавий удивился еще сильнее. Квинтус собирается пройти ритуал — и ничего о нем не знает! Где Ларций нашел такого нобиля и что ему посулил?

— Когда вы проходили метаморфоз? — спросил Флавий.

— Два месяца назад всё закончилось. Хотя я и сейчас еще чувствую себя как-то… ну, как будто это не я.

— Помешать обряду это не должно, — сказал Флавий. — Важна ваша уверенность. Вы действительно хотите слияния? Вы готовы к нему?

Квинтус кивнул на Ларция:

— Патрон считает, что это необходимо.

Ларций добродушно усмехнулся:

— Да не бойтесь вы так. Если вы не готовы, ничего не случится.

Он отставил чашу с апельсиновым соком и поднял кубок с вином:

— Давайте все вместе выпьем за Квинтуса. Сегодня его день.

Уирка и ее соседи осушили кубки одинаковым движением, как по команде. Молодые люди держались уверенно, а все движения Уирки были расхлябанными — она едва не уронила кубок, когда ставила на стол.

У Флавия тоже голова шла кругом. Жары он больше не чувствовал — тело словно попало в какой-то невесомый эфир и теперь не подчинялось земным законам. Зато появились пьяная легкость и смелость — опасные, влекущие на глупости. Казалось, воздух подталкивает тело вверх. Стоит забыться — и взлетишь.

А почему бы ему и правда не напиться? Пусть сами ставят свои опыты. Что, в самом деле, будет, если показать Ларцию, что на Флавия нельзя полагаться как на врача и жреца?

Да ничего хорошего. Если ты не годен для человека, проводящего опыт, сам станешь подопытным. И ведь уйти не дадут, пока не наиграются. Ларцию достаточно рассказать префекту, что Флавий применял силу при обряде кор нексум, — и у Флавия вся жизнь покатится под откос.

Квинтус отставил опустевший кубок.

— Какое удивительное вино, — сказал он как будто с сомнением. — Веселое…

Ларций рассмеялся:

— Да вы как перед тяжелой операцией! Так нельзя. Давайте пригласим танцовщиц.

По знаку Ларция слуги вылили на раскаленные каменные плиты несколько ведер воды. Сверху, с галереи, послышалась музыка. Во двор выбежали три девушки — черноволосая, крашеная блондинка и рыжая. Все босые, в прозрачных развевающихся туниках.

Флавий наблюдал, как они кружатся на скользких плитах вокруг бассейна, как трясут грудями и задирают толстенькие ножки, и еле удерживался от смеха. Доктор подобрал крупных мясистых девиц с пышными волосами и широкими, словно приклеенными улыбками. Действительно, что еще нужно мужчинам? Девицы повторяли движения уличных плясуний на празднике, когда толпа уже изрядно разогрета выпивкой и флиртом. И музыку выбрали уличную, пошлейшую, надоевшую до зубовного скрежета.

Квинтус таращился на танцовщиц как кролик на удава, а Уирка смотрел в свой кубок, держа его по-детски — на весу, обняв двумя руками, как кружку.

Флавий соображал, как сам он на месте доктора справился бы с задачей разогреть нобиля перед самым важным в жизни соитием.

Сначала, наверное, гость почувствовал бы, как на грани слуха забил, заговорил маленький деревянный барабан. И не сразу понял бы, что это: может, биение его собственного сердца? Когда ритм окрепнет, оформится в четкий рисунок и захватит слушателя, к барабану присоединится флейта. И выбегут девушки — стройные, легконогие. Движения их будут соблазнять радостью, будить восторг, а не похоть. И только потом, когда душа гостя откроется…

Что они делают, хулиганки?

Девицы перестали колыхать телесами и стаскивали друг с друга остатки одежд. При этом они увлеченно наглаживали одна другую. И вот сейчас Флавия наконец проняло — да так, что захватило дух и в глазах потемнело. В девицах вдруг появилось то же, что и в вине, и в веселом воздухе.

У Квинтуса пылали щеки, а кудри стояли дыбом.

Уирка подняла взгляд от кубка, но смотрела не на девиц, а на Ларция, и взгляд ее больше не казался сонным.

А Ларций, похоже, был возбужден не меньше Квинтуса, но так, словно наблюдал за лошадиными бегами. Он отчетливо побледнел, у него снова припухли веки и губы, а на щеках выступили красные пятна. И снова Флавий как будто прикоснулся к связи, установившейся между его нексумом и патроном. Он чувствовал ее очень ясно. Такая связь появляется между заговорщиками или любовниками.

«Уирка, я тебя придушу!» — подумал Флавий, но она на его душевные возмущения никак не отреагировала.

Девицы, оставив цветные тряпки на плитах у бассейна, подсели к столу. Одна, самая пышная, рыженькая, втиснулась в кресло бок о бок с Квинтусом, вполоборота к Ларцию, так близко, что он мог бы пощупать рукой ее гладкий белый бок. Ларций скривился, но возражать не стал.

Две другие девицы сели на колени к соседям Уирки.

— А как же госпожа Уирка? — спросил Квинтус, обнимая свое сокровище вежливо, но с удовольствием.

— А госпоже Уирке девицы ни к чему, — ответил Ларций, и Флавия кольнуло искреннее презрение в голосе патрона. — Она по части мужчин, но танцовщика наш хозяин не пригласил.

Уирка недовольно шевельнулась на своем ложе. Из-под ее локтя выскользнула подушка и шлепнулась к босым ножкам одной из девиц. Девица поджала ножки, а ее кавалер поднял подушку и пристроил в изголовье Уирки с видом невозмутимым и почтительным.

— Разве что убивать, — сказала Уирка, глядя на Ларция без улыбки. И пояснила удивленному Квинтусу: — Мужчин меня учили убивать.

Флавий замер, ожидая ответа Ларция, да и остальные притихли. Но Ларций сидел, запрокинув голову и щуря нежно-голубые припухшие глаза на просвеченное солнцем полотно тента, как будто не заметил вызова.