Явились слуги в одинаковых двуцветных одеждах, с подносами, и заставили столик угощением. Перед Флавием появились пузатый глиняный кувшин с искусно вылепленной львиной головой на боку, три высоких серебряных стакана, серебряная миска со спелой клубникой и серебряное блюдо с твердыми и румяными пшеничными лепешками.

Ларций отпустил слуг едва заметным движением ладони и сам разлил вино по стаканам.

— Извините, на обед не приглашаю: у меня сегодня дела. Но я рад, что вы пришли. Ролло, я давно хотел угостить тебя именно этим вином. — Тут он обернулся к Флавию и сказал уже ему: — Отличный сорт, и вода из ледяного родника. Охладит тело и согреет душу. Смягчает сердце, как огонь — железо.

Флавий кивнул, давая понять, что знаком с источником цитаты. Дождался, пока Ролло пригубит из своего стакана, и тоже стал пить. Вино и точно было приятным: легким, с ощутимым вкусом кислого яблока.

Ларций держал стакан у губ и откровенно рассматривал Флавия. Флавий счел это поводом самому присмотреться к Ларцию. Что же в нем такого — тревожащего? Черты лица крупные, мужественные, но низковатый подбородок и узкие челюсти смягчают эту мужественность, придают лицу выражение легкой нерешительности. Еще чуть-чуть — и Ларций показался бы слабым. Высокий выпуклый лоб обрамляют крупные золотые кудри, тонкие, но не редкие. Еще чуть-чуть, и можно было бы говорить о залысине. Прозрачные голубые глаза смотрят отрешенно. Еще чуть-чуть — и они казались бы сонными. Ларций застыл на пороге между молодостью и зрелостью. Еще чуть-чуть — и перешагнет этот порог. И вот это недо— добавляет его изысканной красоте драматизма. Мягкая и учтивая манера общаться граничит с жеманностью — но именно граничит. Сколько Флавий видел нобилей, во всем перешагнувших эту грань! А Ларций держался точнехонько на ней.

— У вас прекрасный парк, — сказал Флавий вежливо.

Ларций кивнул:

— Я думаю, вам не часто удается вырваться… хм… на простор?

— Совсем не удается, — вздохнул Флавий.

— Ну вот. А вы заходите ко мне. Погуляем вместе. Я всем показываю парк, Ролло не даст солгать. Правда, ему эта моя страсть не интересна.

— Ну почему же? — улыбнулся Ролло. — Приятно иметь дело с увлеченным человеком.

— Боюсь, я даже слишком увлечен. Сам не люблю таких. Понимаете, садоводство как искусство сейчас в упадке, но наши любители извращаются кто во что горазд. Взять хоть моего соседа. Знаете, как он устроил парк? Велел прорубить в зарослях несколько проходов — и всё. Гулять там — настоящее приключение. Однажды я долго бродил кругами, не понимая, как выбраться. Потом спросил у хозяина план — оказалось, никакого плана и не было, просто его работникам пришло в голову проложить дорогу вокруг огромного куста!

Посмеялись все вместе, и хозяин налил гостям еще вина.

— Конечно, распланированный парк требует вкуса и постоянных вложений, а без них выглядит хуже чащи, — продолжал он. — Чаща хотя бы ни на что не претендует. Густые деревья вплотную подступают к моему дому — и я могу представить, что живу на краю света. С одной стороны обработанные поля, а с другой — не город, нет, а лес. Уютно думать, что варварство уже захватило почти весь мир, а здесь, у меня, — последний оплот цивилизации… Но вы, доктор, гораздо больше меня знаете о варварах. Вы ведь не так давно вернулись из далекого путешествия?

Флавий вздрогнул: он словно увидел, как из мягких шелковистых трав высунулась голова змеи. Ох, совсем не парк интересует этого вежливого господина!

— Варварские государства уже давно походят на метрополию, — сказал он, выбирая каждое слово, чтобы не сказать лишнего. — На юге Ольми встречаются места цивилизованнее, чем у нас. И даже на севере, в Чаре, я видел храм Солнца.

— Но вы были и севернее Ольми, верно? За Студеным морем, в неведомых землях?

Флавий скосил глаза на Ролло и ответил вопросом на вопрос:

— Мой друг, должно быть, немало наговорил о моих путешествиях?

— Наговорил, — улыбнулся Ларций, переводя взгляд бледно-голубых глаз с одного гостя на другого. — И не только он. Я знаю о вас, пожалуй, больше, чем Ролло. Вы мне интересны. Особенно тронул меня рассказ о второй вашей связи.

Флавий всполошился. Кто кроме Ролло мог рассказать Ларцию? Уирка? Что делать-то? Уйти? Ага, а потом слуги Ларция заявятся к Сегестусу и расскажут о преступлении. Кто еще кроме Уирки мог знать?.. Ансельм? Но он мертв. Нет, надо собраться с духом, отослать Ролло и поговорить с Ларцием с глазу на глаз.

Ларций, похоже, заметил его растерянность и поступил как и положено хорошему хозяину: перевел разговор на другую тему. Расспросил Ролло о Моларисе, о делах легиона, пригласил к себе на празднество, намечающееся через пять недель. Потом извинился перед гостями и вышел.

— Что ты ему рассказал? — спросил Флавий у Ролло, когда они остались одни. Говорил он шепотом: кто знает, не подслушивают ли их? В гулких залах за широкими арками ему чудились шорохи и колебания теней.

Ролло пожал плечами и ответил ему в тон, тихо:

— Да, в общем, всё, что знаю. Не робей: ты же видишь, он в тебе заинтересован. Только, похоже, при мне не станет говорить о деле.

— И он не боится покровительствовать бывшему либертину?

— Ларций может позволить себе покровительствовать кому угодно. Доверься ему. Если он тобой заинтересовался — хватайся. Другого случая может не представиться.

Ларций вернулся с плетеной корзиной, в которой плотно, бок о бок стояли бутылки с вином.

— Держите, Ролло, это вам. Угостите друзей.

— Да, я уже должен быть в казарме, — сказал Ролло, вставая и принимая подарок.

Флавий переводил глаза с одного на другого, покусывая губу. Всё это походило на торопливую передачу товара покупателю. «Терять мне нечего», — повторил он про себя. Страх не пропал, но съежился, отступил. Такой человек, как Ларций, безусловно, может уничтожить, но и помочь может по-настоящему. Надо разобраться, чего ему нужно от Флавия.

Они втроем дошли до калитки, и здесь Ролло с ними распрощался, а Ларций повел Флавия по дорожке вокруг дворца.

— Этот парк — своего рода каприз, — говорил он. — Дорогой каприз. Насилие над природой стоит дорого. Земля, разумеется, привозная. Ее время от времени надо заменять. Липы сажали уже взрослыми, и прижились они с трудом.

Они дошли до края владений Ларция, постояли у ограды, любуясь равниной с полями и рощицами, с красными крышами арендаторских домиков. На горизонте тянулась светло-голубая полоса далеких гор. Пахло зеленью и медом. Флавий был опьянен вином, воздухом, солнечным простором, огромным небом — он успел забыть, какое оно бывает огромное.

— Давайте начистоту, — сказал он хозяину. — Для чего я вам нужен?

— Вы — мне? Думаю, это я вам нужен. Что до меня — я просто хочу помочь. Вы мне интересны. Я знаю о вас, наверное, больше, чем любой другой в Медиолане. Полагаю, вы не слишком о ней распространялись? О вашей связи, то есть? Я бы не советовал…

Флавий хотел ответить, но Ларций поднял руку, давая понять, что не закончил.

— Я говорил с младшей племянницей Ансельма. Она так изменилась за последние пару лет! Знаете, разница колоссальная. А вот вы… Я не имел удовольствия видеть вас до обряда кор нексум, но думаю, что большого вреда он вам не принес. Вы ни в чем не кажетесь ущербным.

— Благодарю, — сказал Флавий, облизывая губы. Во рту пересохло, голова кружилась — не подлили ли чего-нибудь в вино?

Ларций поглядывал на него как коллекционер, изучающий не слишком редкий экземпляр… чего? Что для него Флавий? На вопросительный взгляд он ответил учтивой полуулыбкой и продолжил говорить — спокойно, словно читал лекцию.

— Сейчас, увы, ваш нексум — отвал породы. Понятно, почему Моларис держит ее в черном теле. А прелестную Ренату устроили под крылышко к префекту. Да… Так вот и пропадают старые роды. Впрочем, мы же не о них, а о тебе.

Флавий внутренне дернулся от перемены обращения и тона, ставшего вдруг вкрадчиво-интимным. Выглядело это так, как если бы император издалека обращался к нему с распоряжениями — и вдруг подскочил вплотную и обнял.