Скворцов сразу взялся за дело с рвением, дабы завершить сыск как можно скорее. Допросил Василия Бурнашева, допытывался, верно ли то, что записано в статейном списке, будто князь Осип просил контайшу вместе воевать Коку. Бурнашев отвечал, что ту правду он подтвердил под пыткой и иного ему сказать нечего.

Однако словами его Скворцов был весьма недоволен. Хотел было вновь пытать Бурнашева, но воевода Волынский подсказал сыщикам, что лучше спросить о том у самого Коки. И в телеутскую землицу было отправлено посольство во главе с сыном боярским Семеном Лавровым, который в противности Щербатому не был. Толмачом с ним пошел татарин Каргаяк. При этом Лаврову было велено никаких поминков Коке не давать, дабы он правду говорил не поминков ради…

Скворцову же скоро стало понятно, что сыск простым не будет. Ноября в 9-й день томские воеводы прислали к нему в съезжую десять человек во главе с Федором Пущиным, которых, по царскому указу, надлежало выслать из города.

Одиннадцатым надлежало выслать и Зиновия Литосова, но он уже уехал в Москву с соболиной казной.

Скворцов надменно оглядел вошедших и объявил:

— По государеву указу всем вам, а имянно: Федьке Пущину, Ваське Ергольскому, Ивашке Володимерцу, Тишке Хромому, Остатке Ляпе, Богдашке Паламошному, Ваське Мухосрану, Пашке Капканщику, Фильке Петлину и Фильке Лученину — надлежит немедля ехать из города Томска в Сургут…

— На зиму глядя? Для чего нам туда ехать, че делать? — недовольно спросил Пущин.

— Че хотите, то и делайте! Мне все равно, государь указал, надо исполнить!

— Где о том указ? — спросил Васька Мухосран.

— Указ у воевод!

— Воеводы нас в Сургут не отправляли, по-всему, ты сам то придумал по наущению князя Осипа! — усмехнулся Васька.

— Кто нас там ждет, где там жить? — недовольно сказал Федор Пущин.

— Тюрьма там есть, будет где жить! — пошутил Скворцов и тут же пожалел об этом.

— Ах ты, тля бумажная! Бл…дин сын! Ты кого пугать удумал! — подскочил к нему Остафий Ляпа и схватил его за грудки.

— Не лапай! — оттолкнул его Скворцов. — Я государем поставлен сыск вести. А вы тому помешку чините!

Служивые угрожающе придвинулись к нему.

— Не государем ты поставлен, но Шереметевым да Щербатым!

— Никуда мы не поедем!

— Да и не на чем ехать!

— Найду каждому по нарте! — успел вставить Скворцов.

— До весны в Сургут не поедем! А весною человек пятьдесят, сто или того больше поедем к государю в Москву! — веско сказал Пущин. — Пойдемте отсюда, казаки!

Через два дня Скворцов и Ерохин второй раз попытались отправить в Сургут служилую десятку, но вновь наслушался много неласковых слов. Он попробовал добиться помощи от воевод, но те уже отправили отписку государю о том, что десятерых служилых людей передали сыщикам, а самим сыщикам сказали, что дело сыска по указу их отныне не касается…

Еще через десять дней Скворцов и Ерохин попробовали действовать более решительно. Они назначили к высылаемым приставами казаков Постника Васильева и Степана Мельникова и велели им сопровождать Пущина и других до Сургута. Федора Пущина «с товарищи» вызвали в съезжую избу и объявили им, что дается им две седмицы на сборы, а после они должны отправиться в Сургут. Однако вновь получили от них отказ. Тогда сыщики решили действовать силой. В помощь Васильеву и Мельникову назначили еще десятерых приставов во главе с конным казаком Афанасием Кулаковым.

Ноября в 26-й день в съезжей высылаемые вновь отказались выезжать, хотя Скворцов выделил каждому по нарте.

— Мы те уже говорили не раз, что до весны нам в Сургут не хаживать! — заявил Скворцову Федор Пущин. — А по весне поедем к государю в Москву!..

— И слушать тебя не надлежит, ибо ты самовластвуешься и государишься! — объявил Филипп Петлин.

— За такие слова ответишь! — пригрозил Скворцов и приказал Кулакову: — Арестуйте их и отправьте их в Сургут силой!

— Ты шибко-то рот не разевай! — сказал Кулаков. — Филька-то верно говорит, своей властью казаков высылаешь! Вот ваша наказная для нас память, к которой вы руки приложили, и в ней государя даже не помянули, а себя с «вичем», Степаном Львовичем величаешь! Мы по такой памяти ничего делать не будем!..

Скворцов и Ерохин отправили в Тобольск и Москву отписку, что Федор Пущин «с товарыщи» «твоего государева указу не послушали… в Сургут ноября по 26 нынешнего 159 году (1650. — П.Б.) не поехали, и ехать не хотят, а говорят, что им того указу не слушать, чем-де им быть в Сургуте десяти человеком, и они-де поедут к тебе государю весною, человек пятьдесят или сто, или и больше…» Сыщики просили «дать им оборону, чтоб впредь такие воры твоему государеву указу были послушны».

Однако им предстояло отправить до весны еще не одну подобную отписку с жалобами на непокорность казаков.

Не добившись желаемого с «пущинцами», Скворцов и Ерохин взялись за попов, которые были с бунтовщиками заодно, занимались не подобающими их сану мирскими делами. Здесь сыщикам главным помощником и обличителем стал поп Богоявленской церкви Сидор Лазарев, духовник Щербатого и Ключарева. Он показал, что поп Благовещенской церкви Борис и поп Воскресенской церкви Пантелеймон всегда были в казачьих кругах, подписывали челобитные смутьянов, допускали в трапезные для сходов и участвовали в составлении челобитных. Напрасно поп Борис и Пантелеймон твердили, что они подписывали челобитные лишь за своих неграмотных прихожан, что они сами были биты и страдали от бунтовщиков. Скворцов, дождавшись одобрения тобольского архиепископа, сослал Пантелеймона в Кетский острог, а Борису было запрещено вести службу. И те почли за благо, что сохранили сан.

Видя такую несправедливость и творимую неправду, казаки вступились за своих духовных отцов и отправили государю челобитную, забыв прежние распри, в которой писали: «Да по князь Осипову ж и дьяка Михаила Ключарева, и Петра Сабанского, и товарищей их промыслом, и по ложному челобитью — отцов наших духовных, которые служили в Томском лет по дватцати и по тритцати, и те разосланы в твои, государевы, дальнея городы, на Лену, а иныя от служб отставлены и волочатся меж двор, без твоево государева указу и без сыску, рьняся за то, что отцы наши духовныя прикладывали руки к градцким челобитным вместо детей своих духовных, которые грамоте не умеют».

При встрече с Сидором казаки-прихожане грозились, что аукнется ему его рвение в сыске и обличении их духовных отцов, что ответит он за всё перед Богом и государем. И скоро попу Сидору пришлось держать ответ перед государевыми воеводами.

Казак Остафий Ляпа объявил на попа Сидора извет в государевом деле. А дело было и впрямь государево: Остафий извещал, что поп Сидор по просьбе дьяка Михаила Ключарева отслужил заупокойную панихиду по жене дьяка в день царского ангела Алексея, человека Божия.

При этом Остафий слался на свидетелей: Федора Пущина, Филиппа Лученина, Тихона Хромого, Павла Капканщика. Волынский и Коковинский допросили их, и все они дружно подтвердили извет Остафия Ляпы. Воеводы, зная, как недружен был поп Сидор свидетелям, призвали к ответу из духовенства попа Богоявленской церкви Меркурия, дьякона Ивана Кирьянова и дьячка Кирилла Меркурьева. Они также показали, что такая панихида была, Иван Кирьянов, правда, оговорился, что не упомнит, в какой именно день та панихида была. Меркурий же говорил, что заупокойная панихида была в день царского ангела, и при том был поп Воскресенской церкви Пантелеймон. Пришлось воеводам вызвать из Кетского острога Пантелеймона. По прибытии тот подтвердил извет Ляпы. Скворцов и Ерохин отправили отписку архиепископу Герасиму о деле попа Сидора и стали ждать его решения…

А покуда было дело поважнее — узнать правду по Статейному списку Василия Бурнашева. И хотя они не верили, что от Щербатого могла быть измена, но и Бурнашев, и Яшка Булгаков, и Неудача Федоров стояли на своем, что в статейном списке подлинная правда и Осип Щербатый изменник…