Когда вышли на улицу, Соснин сказал Заливину:

— Благо что врозь грамоты положили и тебя не обыскали! Пойдем к Осипу Ивановичу!

Караульные у воеводского двора остановили было казаков, но, узнав, что несут Осипу царскую грамоту, пропустили. А Михаил Яроцкий, усмехнувшись, спросил:

— Убрал государь Осипа?

— Не ведаем, в грамоту не заглядывали! Объявят после молебна сегодня!

Пока иеромонах Троицкой соборной церкви Киприан служил молебен о многолетнем здравии царя и царицы, Осип Щербатый едва сдерживал радость и крестился с особым усердием. Перед молебном он шепнул о пришедшем государевом указе дьяку Ключареву. Едва кончился молебен, как Щербатый громко возвестил:

— Казаки! Я получил государеву грамоту, где велено мне сидеть в приказной избе вместе с дьяком Ключаревым и с Ильей! Илья тоже получил такую грамоту, но от служилых людей ее скрыл, что учинил не по царскому приговору!

В храме повисла мертвая тишина. И в этой тишине раздался охрипший голос Бунакова.

— Да, государеву грамоту я получил, но от служилых людей скрывать не намерен!

— А коли не намерен, огласи этот государев указ вслух, чтобы тот государев указ всем людям был ведом!

— Давайте огласим! Кирилл, сбегай принеси царскую грамоту! — приказал он подьячему Кириллу Якимову, сыну Попову.

— Что, не весь стыд-то растерял? — злорадно сказал Щербатый Бунакову. Тот промолчал.

Когда Кирилл Попов принес царскую грамоту, Щербатый сказал Бунакову:

— Читай!

— Я плохо читаю, пусть дьяк прочтет!

Ключарев взял указ, взошел на амвон и развернул лист.

— О чем в государевом указе писано, буду сказывать своей речью! — объявил Ключарев. — Перво-наперво писано, чтобы обоим воеводам и дьяку быть в Томском у государевых дел в государевой съезжей избе и государевы всякие дела делать всем вместе безо всякой розни!.. Далее писано, за то, что Илья с ведомым вором Гришкой Подрезом-Плещеевым и с советниками, томскими казаками, отказали князю Осипу от места без государева указу, и Илья учинился начальным человеком один и сидит на казачьем дворе за городом мимо государевой съезжей избы и за то ему Илье писано от государя с большою опалою!..

Ключарев помолчал, рассматривая грамоту, затем продолжил:

— Далее велено государем Сабанского с товарыщи освободить, Гришку Подреза арестовать и учинить следствие… В конце писано, что ежели кто не будет слушать воевод до их перемены и дьяка и государеву указу будут противны, за то быть им казненным смертью!..

Ключарев перевел дух и почувствовал, как по спине побежали струйки пота. Из-за страха, что его начнут уличать. Ибо из указа он нарочито не огласил, что над Щербатым нужно учредить следствие, что ему надлежит вернуть городскую печать и, главное, ему запрещено мстить своим противникам под угрозой смертной казни.

Бунаков молчал. Но казаки взорвались многоголосьем.

— Под вашим судом, Оська и Мишка, никогда нам не быть! — подскочил к Ключареву Остафий Ляпа.

— Верно! — поддержал его Иван Чернояр. — Начальным у нас будет, как прежде, один Илья Микитович!

— А Петра Сабанского с товарыщи ис тюрьмы не выпустим! Легче побьем их да в воду помечем! — крикнул Кузьма Мухоплёв.

— Григория Подреза арестовать не дадим! — крикнул Тихон Хромой. — А ты, Мишка, тут нам басни сказывал!

— Не слышали, кто государя ослушается, казнен будет! — грозно крикнул Осип Щербатый.

— Заткни хайло, тварь воровская! Не быть нам у тебя под судом! — отрезал Иван Алпатов.

— Да что их слушать, грамоты не государевы не прямые, ложные! — перекрикнул всех Лаврентий Хомяков, енисейский гулящий человек из охотников по прозванию Соленик. — Бояре, поди, подменили!

— Ну-ка, покажи! — выхватил грамоту из рук Ключарева Тихон Хромой. Какое-то время рассматривал ее и огласил:

— На грамоте нет государевой печати Сибирского приказа, есть только печать тобольская Сибирского царства!

— Ну вот, говорю же — не прямая грамота, воровская! — радостно крикнул Хомяков.

Киприан, будто желая погасить разгорающиеся страсти, махнул кропилом, и святая вода и впрямь подействовала. Казаки потянулись к выходу.

Щербатый вполголоса сказал Бунакову:

— Отдай ключ от съезжей избы, иначе не сносить тебе головы!

Бунаков молча протянул ему ключ. Он не сомневался в подлинности царских грамот.

Однако, когда Щербатый направился к съезжей избе, его встретила толпа служилых людей.

— Что, князь, дорогу в свои хоромы забыл? — встал перед ним Остафий Ляпа.

— Иду сидеть в съезжую по государеву указу!

— Тебе от места отказано всем городом и в приказной избе не сидеть! — зло воскликнул Тихон Хромой. — Ключ отдай, что взял у Ильи! Не то будешь сидеть в пролуби, а не в избе!

Щербатый бросил ключ на дорогу и процедил сквозь зубы:

— Дождетесь виселицы, доиграитесь!

И пошел к своему двору, расталкивая толпу.

На следующий день дьяк Ключарев встретил Илью Бунакова на заутрени в Воскресенской церкви, подошел к нему и миролюбиво сказал:

— Илья Микитович, исполни государев указ, отомкни государеву съезжую избу! Прикажи протопить ее, вели быть в ней сторожам и подьячим, вели все дела перенести из дома Халдея!

— Я государеву указу не ослушен! Однако же не все в моей воле! Осип сильно озлобил народ!

Бунаков в сомнении покачал головой.

Днем в съезжую избу, заполненную казаками, пришел сын боярский Степан Лавров. Он объявил Бунакову, что его прислали князь Щербатый и дьяк Ключарев. И они велели сказать, чтобы Илья был государеву указу послушен, отомкнул государеву съезжую избу, чтоб всем троим в той избе вести дела.

— Степка, гад ты меднорожий! — подскочил к нему Иван Чернояр. — Ты ведь к нашей челобитной руку прикладывал, а ныне к Оське переметнулся!

— Я от мира не отстаю! Но государев указ исполнять надлежит!

— Коли Мишка и Осип столь сильны, пусть откроют избу и сядут в ней! — в сердцах воскликнул Бунаков.

— Не сидеть им с Ильей Микитовичем! — схватил Степана за грудки Остафий Ляпа и тряхнул так, что отлетела пуговица от полушубка. Иван Чернояр ударил кулаком по рыжей бороде Степана, а Тихон Хромой смаху ткнул справа под ребро. Степан согнулся будто в поклоне и выбежал во двор. Тихон и Иван Чернояр выскочили за ним, подгоняя тычками в спину. Во дворе к ним присоединились Степан Бурундук и Филипп Петлин. Лавров с трудом вырвался от них, оставив во дворе слетевшую песцовую шапку.

Он прибежал к Щербатому и поведал о случившемся.

Когда возбужденные казаки вернулись в избу, Илья Бунаков обратился к ним:

— Казаки! Ежели дело дойдет до опалы от государя, моя голова первая слетит! Мне указ надлежит исполнять, однако с Осипом вместе я тоже сидеть не желаю! Потому я нарочито буду давать приказы, чтоб указ исполнять, а вы всем миром те приказы не давайте исполнять!.. С мира и спрос другой!..

— Илья Микитович, мы тебя в обиду не дадим! Всю вину на себя возьмем, ежели что… — заверил Остафий Ляпа.

Другие казаки поддержали его.

Митька, позови Матвея Хозинского и Кирилла Попова, я пошлю их к тюрьме с повелением выпустить Петра Сабанского и других арестантов…

Остафий Ляпа и Степан Бурундук переглянулись и вышли на улицу.

Когда сын боярский Матвей Хозинский и подьячий Кирилл Попов подошли к тюрьме, там возле тюремных ворот стояла толпа человек двести. Матвей и Кирилл передали указание тюремному дворскому Трифону Татаринову и Михаилу Яроцкому освободить арестантов. Трифон открыл ворота, зашел в тюремную избу и объявил арестантам, что они свободны.

— Давно бы так! — обрадованно воскликнул Митька Белкин, и все стали торопливо одеваться.

Но, подойдя к воротам, в нерешительности остановились.

Из толпы послышались злобные голоса:

— Ушники Осиповы!

— Идите, попотчуем вас ослопами!

— Изменники и воры!

— В речку их пометать!

— Побить их всех до смерти!