А вскоре было исполнено еще одно пожелание Щербатого. Царским указом, отправленным мая 25 дня, Волынский и Коковинский от сыска в Томске отстранялись, а вместо них указывалось прислать из Тобольска письменного голову.

После усмирения бунтов в Пскове, Устюге Великом и Козлове бояре и Борис Иванович Морозов советовали государю поступать, как записано в Соборном уложении: «А кто учнет к царскому величеству или на его государевых бояр и окольничьих, и думных, и ближних людей, и в городах и полках на воевод, и на приказных людей приходити скопом и заговором, и учнут кого грабити и побивати, и тех людей, кто так учинит, за то по тому же казнити смертию безо всякой пощады».

Однако с Томском так поступить было непросто.

Федор Пущин удил рыбу на омуте вверх по Ушайке в верстах пяти от города. Хотя и было неводов и сетей в доме довольно, благо прядево неводное никогда не переводилось, но он любил посидеть с удочкой на берегу для души. Вот и сейчас хариус клевал добрый: каждый не менее в поларшина. А какая из него уха — с палец жиру золотисто-медового цвета сверху набирается! Уже половина кожаной сумы наполнена этими хариусами, переложенными крапивой. Вода в Ушайке, бывшая еще две седмицы назад, как брага, посветлела, берег омута оторочен белой каймой из опавшего цвета черемухи. По соседству на поляне со спутанными ногами пасся Сивка, из хвоста которого были срезаны волосы и свита леска.

Сивка заржал, Федор насторожился, отложил удилище и взял в руки лежавшую рядом пищаль. На поляну вышел Тренка, холоп Гришки Подреза.

Федор опустил пищаль и спросил:

— Чего тут лазишь?

— Траву ем!.. — грустно ответил Тренка.

— Какую траву?

— Вот, — открыл Тренка холщовую сумку, висевшую на плече. В ней были листья щавеля, горькая редька и коричневые головки хвоща.

— Что, совсем оголодал?

— Так заработай!..

— Где работай?.. Тренка — слабый человек… Мне хозяин нужен… Ты, Федька, сильный человек. Возьми к себе! Дрова рубить буду, огород убирать буду, вода носить буду…

— Ладно, приходи седня вечером!

— Помогай тебе твой Бог, Федька!.. Приду, работать буду!..

Федор хотел было вновь приняться за рыбалку, но тут на к ним подъехал верхом на своем гнедке Василий Мухосран и возбужденно сказал:

— Недобрые вести пришли, Федор Иваныч!

— Что за вести?

— Челобитчиков наших, Аггея Чижова с товарыщи, в Тобольске и Соли Камской в тюрьму бросили и пытают!.. Весть принес брат мой Данило. Он был в Тобольске с теми, которые были посланы за хлебными запасами для Томского города…

Трапезная Благовещенской церкви была забита казаками, когда вошли Федор Пущин и Василий Мухосран.

— Федор, что же деется! Государь выдал Аггею Чижову с товарыщи подорожную, а по наущению князя Щербатого их покидали в тюрьму!.. — обратился Иван Володимировец к Пущину. — Без государева указу покидали! Морят насмерть голодом и тюремной теснотою!.. Что делать будем?..

— Говорил ведь я, надо было Оську в речке утопить!.. — сказал Васька Мухосран.

— Ладно, Васька, — с досадой махнул рукой Пущин, — что щас об этом толковать! А товарищей в беде кидать не след!.. Не ведаю другого дела, как послать государю челобитную от всего мира, от служилых, жилецких и оброчных людей, от пашенных крестьян, от Чацких мурз и ешутинских татар»…

— Верно, кроме государя, надеяться не на кого! — поддержал Пущина Василий Ергольский. — Обо всех плутнях Щербатого и Сабанского прописать, что это их вина в градской смуте, их измена государю! Что они затеяли новое воровство и измену, покрываючи себя и надеясь на друзей своих!..

— Написать, что, опасаясь арестов, казаки боятся ездить в служебные посылки! — вставил Иван Володимировец.

— Просить, чтоб государь немедля указал наших безвинно в тюрьму брошенных товарищей освободить и повелел бы справедливый сыск учинить, как в прежнем указе было писано! В конце непременно указать, что томские казаки искони вечно в измене не бывали и ему праведному государю не изменники! — сказал Федор Пущин и обратился к десятнику пеших казаков Чечуеву: — Садись, Ортюшка, пиши!.. Да справь две копии, пусть Захарко Давыдов поможет…

— Кто подаст челобитную? — спросил Василий Ергольский.

— Да я смогу, — сказал казачий голова Зиновий Литосов. — Скоро повезу соболиную казну в Москву…

К вечеру челобитная была написана.

Начали собирать подписи. Служивые не так дружно подписывались, как два года тому назад. Однако к середине июля к челобитной приложили руки сто сорок четыре человека, из них двадцать один десятник пеших и конных казаков подписались за своих «десятчан».

Со сбором подписей пришлось поторопиться, так как июля в 11-й день из Тобольска прибыл подьячий хлебного стола Петр Ерохин для проведения сыска. Однако рвения он не проявлял и сказал, что будет дожидаться приезда письменного головы Степана Скворцова, с которым тобольский воевода Василий Борисович Шереметев приказал им вести сыск вместо Волынского и Коковинского.

Федор Пущин заглянул к опальному воеводе Бунакову и поинтересовался, кто таков этот Ерохин.

Бунаков презрительно усмехнулся:

— Да уж с этим только сыск чинить! Известный плут и вор! Пузо-то наел на государевой казне, такой же, как Осип!..

От Бунакова Федор направился ко двору брата своего, Григория Пущина. Шел к нему, предчувствуя неприятный разговор. Накануне, когда собирали подписи под челобитной, Васька Мухосран отозвал его в сторону от казаков и сказал:

— Федор, вразуми брата своего Гришку, отчего он с миром не тянет… Глядя на него, многие казаки рук к челобитной не прикладывают!.. Говорят, уж коли Гришка Пущин с братом не заедино, то мы поглядим, что дале будет…

Брата он застал во дворе, тот, голый по пояс, колол еловые чурки на дрова. На приветствие ответил сухо, не отрываясь от работы.

— Гриш, приложи руку к мирской челобитной, чтоб Аггея Чижова с товарыщи из тюрьмы выпустили…

— Мне до ваших челобитных и челобитчиков дела нет…

— Гришка, не позорь меня перед миром, не зли!.. Челобитчики брошены в застенок по наущению вора и изменника — князя Осипа, аль ты с ним заодно?

— Я с ним не заодно, но и с вами быть не желаю…

— Отчего же так?

— Любая власть от Бога! Щербатый был поставлен государем, а государь — помазанник Божий… Власть надобно уважать, иначе смута будет!..

— Осип не по Христовым заповедям живет, но по дьявольским!.. От него всему градскому миру и государю разорение!.. Давай прикладывай к челобитной руку, не умничай!

— Сказал же, мне до ваших челобитных дела нет!

— Прикладывай, иначе я тебе рожу начищу! — угрожающе сказал Федор и двинулся к брату.

— Ну, давай, давай! — поднял над головой колун Григорий.

Федор схватился было за саблю, потом плюнул и сказал:

— Ладно, без тебя обойдемся! Не брат ты мне отныне!.. Благо отец не дожил до твоего позора!

Июля 20-го дня Зиновий Литосов отбыл с пушниной в Москву. Кроме копии мирской челобитной, воеводы Волынскиий и Коковинский велели ему отвезти в Москву «пытошные речи» Василия Бурнашева. Литосова сопровождали десятник Афанасий Лом, казаки Иван Михайлов, Важен Пичугин и Василий Лебедь.

Вторую копию челобитной через полмесяца отправили с пятидесятником Аникой Власовым, который был послан в Москву с отписками воевод Волынского и Коковинского об исполнении государевых указов.

Подьячему Ерохину своего начальника по сыску пришлось ждать долго. Письменный голова Степан Скворцов прибыл в Томск лишь в ноябре 4-го дня. В этот же день воеводы Волынский и Коковинский выделили ему особую съезжую избу, в помощь денщиков и подьячих, толмачей и служилых людей для исполнения их поручений. Кроме того, передали им бумаги с расспросными и пытошными речами Василия Бурнашева и тех, кто был с ним в посольстве к телеутскому князцу Коке. Передали и самих арестантов сыщикам.