Через час Тихон вернулся с Парфеном и казаками Савиным, Бабушкиным, Серебренником и гулящим человеком Хомяковым. Они доложили, что в лавке гостиного двора был товар Парфена Степного, ему товар вернули.

Но, войдя в приказную избу, Парфен сказал Бунакову:

— Иван Микитович, из украденного у меня таможенным головой, не додано мне товару на сто девяносто рублей!

— Где краденный товар? Тебя государь поставил на таможне честно служить, а ты воруешь! — сказал Бунаков.

— Товар я не крал, то придумки Тихона и Парфена! — презрительно усмехнулся Митрофанов.

— На правеж его! — приказал Бунаков.

Но и под батогами Федор Митрофанов не повинился и таможенную печать не отдал. Пришлось Бунакову пользоваться личной печатью, «перстнишком», как презрительно обзывал ее Осип Щербатый.

Через три дня после воскресного разговора в съезжей избе Юрий Едловский пришел другу своему Василию Ергольскому и с порога сказал:

— Василий, пора нам бучу заканчивать и жить по государеву указу!

— Вместе с Щербатым жить?

— Коли государь повелел, придется и с ним жить!

— Я с ним жить не желаю! И казаки не желают!

— С рядовых казаков спрос малый, а с нас с тобой могут круто спросить! Пришлет государь с других городов ратных людей, будем пятый угол искать!

— Двум смертям не бывать…

— А одну бы миновать!.. — усмехнулся Юрий. — Думка ко мне пришла: давай напишем челобитную, что государев указ признаем, а от Ильи отпадаем и отписываемся!

Василий осуждающе посмотрел на Юрия и перекрестился:

— Не по-людски это! С Ильи Микитовича с первого спрос будет!

— У него свой раздор с Осипом Ивановичем, свой интерес был! А коли государь велит им вместе сидеть, то надо исполнить! Так подпишешь повинную челобитную?

— Не подпишу! И тебе не советую, иначе и до милостивого указу не доживешь!

— Как хочешь! А я пойду к государеву воеводе Осипу Ивановичу! Он защитит от опалы государевой!

У Осипа Щербатого, когда к нему пришел Юрий Едловский, были дьяк Михаил Ключарев, дети боярские Иван Петров и Матиаш Хозинский и пеший казак Семен Шадченин.

— Осип Иванович, хочу повиниться и извещаю, что от бунтовщиков отстаю! — едва переступив порог, объявил Едловский. — Государев указ признаю и, чаю, надобно написать челобитную, чтоб к ней руку приложили и те служилые и градцкие люди, которые указ признают!

— То верно! — поддержал его Иван Петров. — Осип Иванович, дай бумагу и чернила, я напишу.

Через час челобитная была готова, и присутствовавшие все к ней приложили руки.

— Многие отпишутся от Ильи, дабы в опале не быть! — сказал Иван Петров. — Завтра начну сбирать…

Но собрать ему подписи под челобитной не удалось.

Едва вышли из воеводских хором, как на них напали казаки Иван Чернояр, Остафий Ляпа, Осип Кудрин, Яшка Золоторенок, Филипп Едловский и денщик Бунакова, Митька Мешков. И как написал через две недели в отписке государю Осип Щербатый, Юрия Едловского «били насмерть обухами и булавами, и кистенями, и ослопы, и переломили у него руки и ноги, и голову испроломали, и бороду всю выдрали и покинули замертво». Семену Шадченину «голову испробили во многих местах и живот отбили». Лишь Петров «от них утек и бежал через многия дворы». Пять дней и ночей прятался он во дворе сына боярского Дмитрия Копылова.

Через два дня Илья Бунаков пришел в дом Юрия Едловского. Хозяина он застал лежащим на широкой лавке у стены горницы с перевязанной головой.

— Пошто не на постели лежишь? — спросил Бунаков.

— На твердом надо, в постели ребра сломанные дышать не дают, — с трудом выдавливая слова, ответил Юрий. — Постарались твои советнички!

— Они не мои, а наши! Давно ли ты с ними был во всем заодно, а тут высунулся!

— Я, как и все, не такого указа от государя ждал!.. А уж коли он так порешил, на то его воля, и нам, грешным, против сей воли идти не надлежит… Илья Микитич, одумайся, покуда не поздно!..

— У меня все думы и без твоих советов каждый день, как государев указ исполнить и народ до смертоубийства не допустить в усобице!

— Государев указ исполнить надо безо всяких дум!

— Может, и правда указ подменили!

— Илья Микитич, ты ярыжкам веришь?

— Ладно, дождемся Федора Пущина, там видно будет…

— У Пущина иного указа не будет, сам ведаешь лучше меня!.. — сердито сказал Юрий и закашлялся, морщась от боли.

— Зачем ты к князю Осипу пошел? Что за челобитную вы там составили?

Едловский недовольно покосился на Бунакова и, помолчав, нехотя сказал:

— В челобитной написали, что мы указу государеву не противны и в том руки свои прикладываем…

— Где ныне оная челобитная?

— Не ведаю… У Ивана Петрова была…

— Ладно, Юрий Иванович, поправляйся!..

В съезжей он приказал денщику Митьке Мешкову:

— Отыщи непременно Ивана Петрова!.. Передай от меня: ежели отдаст челобитную, что у князя Осипа составили вместе с Едловским, никто его не тронет, и прятаться ему не будет нужды!..

Через три дня Мешков с довольным видом вбежал в съезжую избу и положил на стол лист бумаги:

— Отдал!.. Насилу отыскали его, отсиживался в погребе у Митрия Копылова. Натерпелся так, что сразу и отдал… Пять человек только приложить руки успели…

— Хорошо, что отыскали! Не то могли сей челобитной немало дурна натворить!.. Говорят, Немир Попов вернулся, пусть приходит со статейным списком сюда после полудня…

Немир Попов был отправлен с посольством в Телеутскую землицу к князю Коке в конце декабря. Бунаков все надеялся получить от Коки личную шерть, покуда он правит городом, и тем заслужить милость от государя и похвалу.

Была и другая причина. Еще в октябре князь Кока прислал в Томск своего человека с известием, что Сакыл Кулин и Мачик готовят набег на томские волости и чтоб в Томске жили с великим береженьем, что они предлагали и Коке быть с ними, обещали богатую добычу, но он, Кока, русским друг и потому шлет это предупреждение.

Поскольку и сам Кока грабил окраинные волости, Бунаков сомневался, верить сему сообщению или нет. Потому и направил в декабре посольство Немира Попова. С ним пошли казаки Осип Быков, Антон Паламошный, Матвей Чирок, Чацкий мурза Тосмамет Енбагачев, служилый татарин Кыргыяч Якшибаев.

В съезжую избу пришли Немир Попов и мурза Енбагачев.

Немир Попов вручил Бунакову статейный список — грамоту от Коки, — на словах сказал, что Кока не только шертовать не собирается, но и торговать боится из-за смуты в городе, слово в слово сказывал то же, что и Роману Старкову, дескать, у вас промеж собой убийства и грабеж… Отчитывался обо всем Немир с недовольным видом, ибо знал, что отправил его Бунаков в трудную поездку нарочно, припоминая Немиру бузу после винной чарки у Щербатого. Доложив о поездке, Немир не стал засиживаться и сразу ушел.

В съезжей остались Василий Ергольский, Остафий Ляпа, Иван Чернояр, Федор Жарков-Неудача и мурза Енбагачев.

— Вот из-за изменника Осипа и князь Кока шертовать не хочет! — сказал Василий Ергольский. — А за измену крестному целованию государь никакого наказания не учинил, указал сидеть с ним до замены другими воеводами…

Бунаков, рассматривая статейный список, сказал:

— Кока что-то еще хотел написать, да не стал, вон сколь пустого места до знамени оставил, — показал он Ергольскому знак лука в конце листа.

— Сам пиши сюда, что князь Щербатый контайшу просил вместе воевать Коку! — сказал неожиданно мурза Енбагачев.

— Ну, ты башка, Тосмамет! Се будет настоящая измена! А с изменником мы сидеть вместе не хотим! О том государя и известим!

— Федор, садись впиши, что Тосмамет говорит! — приказал Бунаков Жаркову.

Бунаков одобрительно кивнул головой. Остапий Ляпа обратился к Бунакову:

— Надо встречь Федору Пущину послать, дабы узнать у них в точь о градском челобитье и грамотах государевых, истинны ли они!..