— Верно, верно! И под замок бросить и Юшку Тупальского, и Родьку Качалова, и Макарку Колмогорца!.. — воскликнул Васька Мухосран.

Илья Бунаков сел на лавку за стол и сказал:

— Давай обсудим, как далее дело вести.

Рядом с ним и напротив расселись Борис Патрикеев, Федор Пущин, Василий Ергольский, Иван Володимирец, Васька Мухосран да Иван Коломна. За спинами сгрудились казаки.

— А где Гришка Подрез? — спросил Бунаков.

— У Мишки Яроцкого за приставом… — ответил Федор Пущин.

— Гришки глаз не спускать, дабы не сбежал, ибо он главный наш изветчик. Завтра пусть укажет всех изменников. Борис Исаакович, догляди, чтоб все бумаги были написаны верно! — сказал Бунаков Патрикееву. — Чаю, надобно немедля об измене воеводы отписать государю и направить к нему посольство. Челобитную от всего города писать…

— Надо, чаю, и врозь от каждого сословия написать, — сказал Федор Пущин. Я от имени ясашных составлю и подписи соберу, от посадских и крестьян порознь же писать надо, ибо все непотребства и воровство воеводы в одной челобитной и описать невозможно!

— То верно! — согласился Бунаков. — Посему завтра и писать надо, Мещеренин и Хромой пусть помогают подьячим в съезжей у Халдея Девятова. Повинные челобитные собрать от тех, кто еще не дал и все ко мне в съезжую же…

— Изменников всех арестовать надо, дабы не мутили город! Верно, казаки? — вскочил Васька Мухосран.

— Так! Верно! — раздались крики казаков, уже битком набившихся в трапезную.

— Кто Родьку Качалова пойдет брать? — крикнул Бунаков.

— Я пойду! — протиснулся к столу казак Логин Сургутсков. — У меня с ним свои счеты! Казаки, кто со мной, на выход!

— Я же к Тупальскому наведаюсь, честь окажу! — усмехнулся Федор Пущин.

— А мне с Макаркой Колмогорцем поквитаться надо… — зло сказал Бурундук Кожевников, тронув опухший нос.

— Вор Васька Былин повинился! Мы же правду мирскую до государя доведем! О всех своих нужах и непотребствах первого воеводы извещайте в съезжую либо мне лично, о том в челобитной государю всё будет писано! С сего дня съезжая будет в доме казака Халдея Девятого, ибо воевода ночью скрал городскую печать из государевой съезжей избы, чем истинное лицо изменника государю явил… — сказал Бунаков.

— Забрать у него печать с боем! В Ушайку его! — закричал Васька Мухосран.

— Как вчера приговорили, делать все с воли государевой, так и будем дела вершить! — остановил горячие головы Бунаков. — Ко двору воеводскому приставлен крепкий караул, и боле воевода никуда не выйдет со двора своего… А дабы государь чаял волю всего мира томского, челобитные надобно написать порознь и послать государю и от служилых людей, и от посадских, и от ясашных, и от крестьян пашенных!..

— Верно! Так!.. Пусть государь накажет воров воеводских!

В трапезной разговор о челобитных продолжился.

— Времени-то много уйдет на челобитье ясашных людей, пока все волости объедешь да подписи соберешь, — сказал Федор Пущин, обращаясь к Бунакову и Патрикееву. — Как бы кто не опередил нас с известием государю о делах наших да ложно ему о тех делах не поведал…

— Челобитная от ясашных непременно нужна, ибо у инородцев на князя Осипа не один зуб имеется, — сказал дьяк Патрикеев. — За иными князцами гонцов пошлешь, к иным сам съездишь, в иных волостях толмач Иван Жадная-Брага один управится!

— А чтоб нас никто не опередил и Осип не мутил, глядеть накрепко, чтоб от него ни одна бумажка не ушла, чтоб он со своими советниками, кои на тюремном дворе, не стакався, никого к ним не пускать! Караульным о том строго наказать! На дорогах поставить заставы, и всех, кто без моей печати едет, задерживать и отправлять ко мне для расспросу! — сказал Бунаков и приказал своему денщику Семену Тарскому: — Скажешь подьячему Давыдову, чтобы указ по сим делам приготовил! А сейчас давайте составлять черновую челобитную от служилых людей…

Подьячий Тихон Мещеренин обмакнул гусиное перо в чернила и стал писать: «Царю государю Великому князю Алексею Михайловичу Всея Руси бьют челом холопи твои государевы из дальней твоей государевой вотчины из Сибири Томсково города дети боярские Федка Пущин, Мишка Ероцкой, Пересветко Тарканов, Семка Вознюков…» Тихон поднял голову, оглядел присутствующих и продолжил: «… и пеших казаков пятидесятники Ивашко Володимирец, Микитка Росторгуев, ИвашкоТолстой, Оска Филимонов, Фока Палтырев да десятники пеших и конных казаков Сенка Кожевников, Федька Лыков…»

— Непременно обо всех обидах вписать надо, кои нам учинил Оська, — воскликнул Васька Мухосран, — особо о тех делах, кои токмо государя касаемы. Он ведь, как и мы, на государевой службе, а государится!

— Написал я, что воевода Осип Щербатый государевым людям чинил обиды, — сказал Тихон Мещеренин, — сказывайте, какие обиды…

Глянув через плечо подьячего на лист бумаги, Федор Пущин сказал:

— Пиши: «Да он же, князь Осип, многих нашу братью служивых людей сажал за пристава и в тюрьму без вины, не против твоего государеву указу (т. е. не по указу — П.Б.), для своей бездельной корысти. И тою своей изгонею и привяскою многих нас, холопей твоих, зделал без животов…»

— О том, как калмыцкий торг на себя перевел, написать надо, — подсказал Бунаков.

— Верно, верно, — закивал Иван Володимирец, — издавна сами торговали у белых калмыков и коней и меха, а он все перенял со своими советниками: и китайскую камку, и рыбий зуб и иргизей…

— Напиши, как посылал Петьку Сабанского в Енисейский острог торговать своими дублеными кожами и тот покупал ему мягкую рухлядь, как Петька Копылов да Митька Вяткин на ясашных людей государевых подводах его, князь Осиповы, товары из киргизских земель вывозили, отчего ясачным людям была великая изгоня! — прокричал Васька Мухосран.

Федор Пущин кивнул и продолжал диктовать:

— «Да он же, князь Осип, отнял у нас, холопей твоих, колматцкие торги и торговал на собя. А нас, холопей твоих, с колматских торгов он, князь Осип, велел збивать советникам своим Петру да Тимофею Копыловым. А которые мы, холопи твои, почнем ему говорить, что-де не против государева указу делаешь, сам торгуешь, а нас, холопей государевых збиваешь с торгов, и он, князь Осип, за то многих нас, холопей твоих, служилых людей, бил батогами и кнутьем…»

— Непременно указать надобно, как промыслы служилых людей, кои мы многие годы пользовали, и бобровые, и пушные, и рыбные, отбил со своими советниками, особливо капканные промыслы на себя перевел, у ясашных лучшие меха забирает, отчего государевой казне убыток… — подсказал Иван Володимирец.

— «…велел проведовать про лисицы добрые и, проведав, писать велел на собя и приносить те лисицы велел ясашным людем себе за грозами мимо твоей государевой казны… Да он же, князь Осип, посылал от собя товары во многие земли и в твои государевы в ясашные волости на Чулым, в Мелеской острог многие русские товары и вино с сыном боярским, с Юрьем Тропизонским, да служивыми людьми и велел на те свои товары покупать у твоих государевых служилых ясашных людей всякую мяхкую рухлядь…»

— Добрых коней у казаков поменял на плохих и отправил тех добрых коней с сыном к Руси! А когда вернул нас пятьдесят человек из Енисейского острога с ямской службы, то выманил себе взятков 106 рублей, о чем доподлинно ведомо! — прокричал Логин Сургуцкой.

— В казаки верстает не казачьих детей, как государем определено, но из гулящих людей, из посадских да мужиков, а жалованье их за то на два года вперед себе имает! — со злостью вставил Васька Мухосран.

— Казаки, хором не кричите, обо всем запишем, так запишем, что измена Осипова будет явно видна! — сказал Федор Пущин. — Вот и новый город по найму не без корысти, а наверняка ради взятков строить стал наймом!..

— В сем деле его не ущучишь покуда, не пойман — не вор! — сказал дьяк Патрикеев. — А вот то, что он ясырь ваш отнимал, перекрещивал да отправлял к Руси, то явно против указу государева. Ведь покуда жены и дети полоненные в Томском городе были, то и иноземцы к ним приезжали и были под государевой рукой послушны, а не видя детей своих и жен, сделаются непослушны и воевать станут!..