— Поручик Маремьянов, поставить у ворот наших людей! Где комендант? — спросил он открывавшего ворота.

— В хоромах своих…

— Веди!

Узнав о приезде команды из Тобольска, комендант Глебовский побледнел, перекрестился и стал одеваться. Перед капитаном Ступиным он предстал в накинутом на плечи кунтыше. Дабы скрыть дрожь, руки в прорези по бокам не просунул.

— Господин комендант, — подошел к нему капитан Ступин, — по причине учинившейся смуты город до прихода полковника Батасова с главными силами будет под моим началом. Посему быть тебе неотлучно дома, полагая себя до прихода полковника под арестом. Ключи от всех градских ворот, канцелярии и тюрьмы передать поручику Маремьянову. Везде будут стоять наши люди, а сейчас вели немедля кому-либо вести меня к дому главного вора и изменника — полковника Немчинова, коего велено взять в первую голову!..

— Денщик проведет, — осевшим вдруг голосом сказал Глебовский.

Иван Гаврилыч Немчинов вышел во двор проверить, все ли готово к близкому сенокосу. Калмык Дмитрий складывал отбитые им косы и горбуши в телегу. Иван Гаврилыч пробовал жало косы, когда в ворота сильно застучали. Дмитрий открыл калитку, и во двор вбежал запыхавшийся Федор Терехов.

— Беда, Иван Гаврилыч!.. Солдаты… С Тобольску…

— Где?

— Стоят у Борисоглебских ворот…

— Много ли?

— Не ведаю… Шел я по улице, гляжу: свояк мой торопится… Куды, говорю, ай отстоял… Нет, отвечает, за ключами к коменданту, гости-де из Тобольска пожаловали… Я сразу сюда… Уходить надобно!

— Не след нам зайцами бегать, чай, у себя дома… Ступайте с Дмитрием, созывайте ко мне казаков да узнай, сколь солдат-то…

— Ладно, Иван Гаврилыч, бегу…

Первыми прибежали Иван Падуша и Иван Казачихин. Падуша с ружьем, опоясанный саблей.

— Отбиваться будем, Иван Гаврилыч? — залихватски спросил он. — Погоди, народ обождем…

Подошли казаки Андрей и Иван Бушневы, сотники Борис Седельников и Яков Петрашевский, знаменщик Усков… Вскоре вокруг полковника Немчинова стояло уже несколько десятков человек.

— Че делать станем? — спросил сотник Седельников, обращаясь к Немчинову. — Может, уйти в леса ай в Барабу?..

— Кто знает, сколь их там, подождем Федора Терехова… — Я покуда за ружьем сбегаю да сынов приведу, — сказал Иван Казачихин и заторопился со двора. Прибежавший вскоре Терехов сообщил:

— Сотня их, Иван Гаврилыч!.. К коменданту пошли…

— Коли сотня, чаю, не посмеют теснить. Вместе держаться надобно и ждать, — сказал полковник Немчинов.

— А коли брать зачнут? — спросил Падуша.

— Запираться будем…

— А ежели штурмовать станут?.. В урман, в пустынь к отцу Сергию надобно уходить, там не достанут…

— Казаки! — воскликнул полковник Немчинов. — Я вам перед Богом не голова, такой же христианин. Коли порешите пробиваться — прольется кровь русская. Не хочу брать греха на душу! Братья мои, коли тесноту чинить будут, решил запереться и ждать государева указу по письму нашему.

Коли имя наследника будет означено, службу свою отечеству нести буду. А вы как похотите!..

— Остаемся! Остаемся! Вместе надобно держаться! — раздались возгласы.

— А коли остаетесь, то тут я вам голова! — сказал Немчинов.

— Солдаты! — вбежал во двор казак Степан Неустроев. — Улицей сюда идут…

— Закрывай ворота! — скомандовал Немчинов. — С ружьями кто, на поленницу!

Казаки вслед за Иваном Падушей взобрались на поленницу дров у заплота, положили ружья на верхнее бревно. В небе, хоть и стояла половина луны, но было светло. Солдаты, увидев ощетинившийся ружьями заплот, остановились. Капитан Ступин, выйдя вперед, закричал:

— Не стрелять! Говорит капитан Ступин! Пусть выйдет полковник Немчинов для разговору…

— Какой разговор в ночной час, он те не девка! — крикнул Иван Падуша.

— Сибирский губернатор желает с ним говорить лично!..

— О чем говорить? — крикнул Иван Падуша.

— Пошто он, полковник, учинил отпор государеву указу?

— О том в письме нашем написано!

— Письмо до губернатора не дошло, посему велено привести полковника Немчинова в Тобольск.

— Не отдадим вам Ивана Гаврилыча! — крикнул Васька Поротые Ноздри, вскарабкавшись на поленницу.

— Не отдадим! — закричали казаки.

— Не отдадите добром, силой заберем! — рассвирепел Ступин.

— Не возьмешь! Тут нас поболе вашего!

— Советую противность не чинить. Завтра будет полковник Батасов с пушками и солдатами!..

— Не отдадим полковника! — крикнул Падуша. — Вели своим солдатам ближе полсотни шагов к воротам не подходить, стрелять будем…

Ступин вспомнил наставления полковника Батасова и велел солдатам стоять и зажечь факелы. Вынырнув из темноты, от соседнего дома к капитану Ступину подбежал Исак Микулин.

— Господин капитан, господин капитан!.. Там еще бунтовщики заперлись, — доложил он, отпыхиваясь, — сержант просит еще людей…

— Где заперлись?

— Через три дома… Сюда бежали… Нас увидели и заперлись, человек с десять…

Капитан Ступин послал вестового и приказал поручику Маремьянову привести еще двадцать солдат.

Иван Казачихин, вернувшись в дом, сорвал со стены ружье и разбудил сыновей:

— Собирайтесь живо, оружье берите! Солдаты пришли… Старшие сыновья сразу стали собираться, и только Василий стоял столбом в нательной рубахе, не двигаясь.

— Че торчком встал, одевайся! — прикрикнул на него отец.

— Для чего?

— Да ты казак аль баба! — плюнул со злостью в пол Иван Казачихин.

Понурив голову, Василий пошел одеваться. А отец и братья тем временем выскочили, цепляясь оружьем за косяк двери, на улицу.

Известие, что пришли солдаты, как-то не тронуло Василия Казачихина вовсе. Пришли и пришли, и что из этого следует, ему не хотелось выводить, ибо голова была занята другим, занята мыслью, озарившей его днем, и теперь он думал, как приступить к ее воплощению.

С раннего утра он пошел на Аркарку сакать по заводям щук. Пройдя к верховью с версты две, он насакал их полтора десятка и повернул к дому. Щучья желчь шла добро на краску. Поднявшись от часовни Сергия Радонежского к городским воротам, он столкнулся почти сразу за ними у самой острожной стены с Дашуткой Кропотовой. Смутившись, поздоровался и заторопился дальше, но Дашутка остановила его, весело улыбаясь:

— С добрым уловом, Василий Иваныч! Одолжи щучку, муж наловит, отдам…

— Для тебя, Дарья Борисовна, знаешь, сердца свово не жаль, не токмо рыбины, — как можно шутливее сказал Василий, остановившись.

И, взглянув на Дашутку, остолбенел. Падавший из бойницы стены столб света восходящего солнца на кокошник Дашутки казался нимбом, тем самым беспримесным золотым светом, что дается на образах от твореного золота. Показалось даже на миг, что такой свет именно видел он во сне. Но даже не этот свет, воплотить который мечтает всякий мастер-иконник, а именно глаза Дашутки, излучавшие любовь и радость, поразили тогда Василия. И неважно было, что не на него, а на вернувшегося мужа Василия Кропотова была направлена эта любовь. Василий вдруг ощутил острое блаженство в груди… Таким именно, таким должен быть лик Богоматери!

Одевшись, Василий направился было к выходу, как во дворе залаял кобель, грохнул выстрел. В избу вбежал брат Петр:

— Не успели к полковнику… Солдаты!

Василий вышел на крыльцо и увидел, как несколько человек запирали ворота, подпирая бревном.

— Пособи! — крикнул ему кто-то.

Спустившись, Василий узнал казаков Георгия Каргина и Егора Гладского. Едва успели запереться, как увидели движущуюся цепочку огней факелов по улице и на огороде.

Это солдаты обложили их двор и двор полковника Немчинова. Перекрыли улицу.

Перед заставой, перекрывающей улицу, недалеко от дома полковника Немчинова, толпились колгоча бабы, остановленные солдатами, среди которых был Исак Микулин.