Нас подменили.
Нет, мы не изменники.
Мы только нашей юности подменники.
Нам нелегко самих себя любить,
а помните —
в театре «Современнике»
мы стали современников лепить.
Они не получились, как хотелось нам,
не получились вместе с ними мы,
и поколенье не осталось целостным —
рассорились,
расхлопались дверьми.
Но помните, как нам кружило головы,
как бунтари на сцене у руля
впервые показали людям голого,
хотя бы не генсека —
короля.
Как было удивительно России,
что Николая Первого лосины
надел,
по-императорски басист,
Олег Ефремов —
из кина таксист.
Цензура свирепела,
раздосадованная,
что исказил театр
большевиков,
но продувное личико детсадовца
так гениально корчил Табаков!
Я помню силу ведьминого взгляда
у Волчек,
всех державшей на крючке.
Какою нашей стала ты, баллада,
об ихнем невеселом кабачке.
Ну а Волчиха,
по рычанью старшая,
всем доказала, кто еще не слаб,
что нет на свете театральных маршалов
сильнее и умнее наших баб.
Театр иезуитски раздвоили.
Его спасли, божественно сыграв,
Неелова, и Толмачева Лиля,
и переиезуитивший всех Гафт;
и шпагой защитил друзей Кваша,
марксистско-сирановская душа.
Театр осиротел,
но на стене его
еще висит улыбка Евстигнеева,
и что-то вроде гроханья телег
там слышно:
репетирует Олег.
Не убоись, великая Волчиха,
ни рявканья начальства
и ни чиха.
И ты,
звеня пиратскими серьгами,
не выбирая шуток попостней,
держи волчат в актерском балагане
в косматых лапах,
тяжких от перстней.
Артистка,
воскреси себя в артистах,
и среди зверских праведных трудов
ты будь Волчихой,
но не просто с Чистых —
Волчихой с Незапятнанных Прудов!
