«Я еще не налюбился…» Я еще не налюбился, Я всех женщин не добился, но в осколки не разбился, — склейка поздняя смешна. Перелюбленность опасна, Недолюбленность прекрасна. А залюбленность страшна. 2009 Недогрех
Мне сказала одна бабушка девяноста с лишним лет: «В тебе столько бесшабашного, твому носу сносу нет. Хорошо, что им шмурыгаешь в направленьи женчин всех и ноздрями ишо двигаешь, чутко ишешь недогрех. Я, сыночек, умираючи так скажу, хоть это срам, по грехам тоскую ранешним, больше — по недогрехам… И такую думку думаю о когдатошних тенях, что была кромешной дурою, столько в жизни потеряв…» Знаешь, бабка, здесь у Качуга, завораживая всех, ходит, бедрами покачивая, мой последний недогрех. Между желтыми лампасами заиркутских казаков носит запахи опасные, позаманней кизяков. И мой грех неизвинительный, что, краснея, как юнец, я с чего-то стал стеснительный — все же лучше, чем наглец. Настроенье самолетненькое, так, что кружится башка, и желанья-то молоденькие, да и ум — не дедушка. Ты соблазном не укачивай! Я, влюбляясь впопыхах, во грехах моих удачливый, но лопух в недогрехах. И во снах, другим невидные, меня мучат не стихи, — к сожалению, невинные все мои недогрехи… 2009 Роман с жизнью Какие-то люди должны жить всегда. Без стольких так пусто, без стольких – беда. Мы – сироты в мире без мамы своей, а мамы – как сироты мертвых детей. И если детей отнимает война, ничем не оправдываема она. Как больно плечу тосковать без конца, когда на плече нет ладони отца. Кого упросить, чтобы кто-нибудь спас друзей, умирающих ранее нас? Нам друг закадычный, душевный, простой не менее нужен, чем Пушкин, Толстой. А если любимые наши больны, их ранняя смерть не добрее войны. Нет вовремя смерти, нет вовремя зла. От зла никого еще смерть не спасла. И пусть от несчастий своих на земле никто не доверится пуле, петле. Меня научили, а кто – не скажу, ходить между змей, по огню, по ножу. Мне в книгах бессмертных Матенадаран открыл панацею от смерти и ран! В песках, на Памире и в дебрях всех чащ я буду всегда на помине легчайш. Среди всех обманов любовь – не обман. Нет выше романов, чем с жизнью роман! Я, жить не умевший, вернусь весь в росе, навек не умерший, моложе, чем все. Ромашковый луг подмигнет мне молчком из белых ресниц золотистым зрачком. И зазелененные джинсы мои не выдадут новую тайну любви. И хоть бы одной уцелевшей строкой сниму с вас печали легко, как рукой! 2009 Обгон (il sorpasso) Памяти моего друга – великого итальянского актера Витторио Гассмана, гениально сыгравшего роль пытающегося обогнать всех и вся и остававшегося одиноким бабником в фильме Дино Ризи «Обгон» Преподавал я синема в Нью-Йорке, а поскользнулся на арбузной корке. Две пенсионных бабушки-студентки, боясь, что их запишут в декадентки, испуганно сбежали с кинокласса, увидев итальянский фильм «Sоrpasso», где, мышцы выставляя полуголо, по пляжам забавлялся «донайоло» как воплощение «донайолизма», что в США страшней социализма. А может быть, – пытаюсь догадаться — им захотелось Гассману отдаться, но поняли они, что слишком поздно. Травмировало. Видимо, серьезно. Они вбежали после этой выставки, еще дрожа, на кафедру лингвистики и за ущерб моральный возмещенья потребовали в гневе возмущенья. Но там, под маской скрыв лицо поэта, был итальянец Питер Караветта. И он воскликнул им в порыве страстном: «Неужто не понравился вам Гассман?» А что затем? В глаза взглянув друг дружке, вдруг покраснели милые старушки… Витторио, неповторимый Гассман, когда воспламенялся, то не гас он. Конечно, обгонять небезопасно, но скушно без обгона, – без Sorpasso! Витторио, я по тебе тоскую — ты выбрал сам большую жизнь такую, что ты не сможешь жить потусторонне, Витторио, как два огромных грома, мы громыхали в Опере ди Рома по-русски, итальянски, но дуэтом, как будто стали сдвоенным поэтом. Нам только б с края сцены не сорваться. Бессмертие? Оно – обгон, Sorpasso! Витторио, а я к тебе собрался. Хочу я прыгнуть в тот экран, в «Sorpasso», в тот плохонький смешной автомобильчик, всех в мире обгоняющий обидчик, и мчать, сигналя хриплою сиреной, в наполненной любимыми вселенной, где нет для нас забытых и забывших, где нет друзей или любимых бывших, и рядом с еще юным Трентиньяном быть заводилой, лихачом, смутьяном, но с разницей одной – чтоб эта смута не принесла случайно смерть кому-то. 2009 вернутьсяД о н а й о л о – соблазнитель, бабник (итал.). |
