Боржоми Неужели «Нельзя!» нам отменит все бывшие «льзя», как забил кто-то дверь в ресторане грузинском «Лоза»? Грибоедов и Пушкин, неужто и впрямь наяву нам забьют дверь в Тбилиси, грузинам – в Москву? Пели в этой «Лозе», будто было по-прежнему все: «Я люблю тебя, жизнь», Окуджаву и «Тбилисо», и сдвигали столы, и сливались в тоскующий хор и сибирский шофер, и донецкий шахтер, и звучало со дна затонувшей страны: «Хотят ли русские войны…» И сказал мне один мной случайно затащенный лондонский сэр: «Здесь, как выживший крохотный СССР». Говорят, что все дело в поддельной политике их и в поддельном вине, Но поддельных политиков мало ли в нашей стране? А поддельная водка — царица-убийца у нас. Сколько песен поддельных, поддельно всевидящих глаз. И с заточками, с ржавыми ломами прет бить всех с кожей темней, чем своя, темнодушный народ. Но союз есть другой – за него я и бьюсь — неподдельных народов живой неподдельный союз! Осторожно мне сторож бутылку, укутав газетой, дает. «По секрету. Боржоми. Последняя. Вам, генацвале, на Новый год»… Неужели сейчас, у надежды на так ненадежном краю я с последней бутылкой боржоми в России стою? 26 декабря 2006 «Коля» в Оклахоме Десять лет с неизменным успехом я показываю своим студентам, в основном из ковбойских семей, в университете города Талса, штат Оклахома, получивший «Оскара» чешский фильм «Коля». Герой этого фильма, холостяк-музыкант, вынужденный играть в крематории, диссидент, неосторожно согласился за деньги на фиктивный брак с русской женщиной и на следующий день оказался с брошенным ею сыном Колей лет пяти. Однако, в конце концов, он полюбил его, как своего единственного ребенка, но тут возникла мама, в ФРГ вышедшая замуж, и забрала сына. Этот добрый фильм во многом изменил к лучшему отношение чехов к русским туристам, которых они когда-то бойкотировали, отказываясь с ними разговаривать. Доброе искусство – всюду свойское, и для знатоков, и простофиль. Поняла Америка ковбойская очень чешский, очень русский фильм. Улыбались. Плакали. Все верили: будет Коля счастлив на земле, и хотя я не был паном Свераком, почему-то руку жали мне. Все же меньше мрачного, чем светлого. В Оклахоме, посреди степей, дырочка в носке у пана Сверака, сделала ты людям жизнь светлей. Скука – лицемером быть в истории, ну, а смака жизни не понять, веселей смычком и в крематории юбку деликатно приподнять. Сколько душ политикой калечится! Все бы стало на Земле не так, если б Президентом Человечества был бы этот пражский холостяк. Ключики сверкали вроде лучиков, но бессмертна хитрость палачей — приспособить к звону честных ключиков звон своих тюремщицких ключей. Потому все тот же Евтушенко я, что надежду вижу и в тоске сквозь живую дырочку волшебную в беззащитно холостом носке. 2006 2007 Лианозовцы[13] Не умещалось в сталинский мозг сколько в Москве было разных Москв! Наперсточница, надувала, Москва на лозунги плевала, на клетках лестничных давала, когда шел в армию набор — какой у жизни был напор! Как поскушнели мы с тех пор! Идеология лажа́лась, тупа, никчемна и стара, когда так вкусно нам лежалось и обожалось до утра! Как распустежная деваха, не зная скуки и стыда, куда Москва всех нас девала и подевала нас куда? Мы так увидеть мир хотели. Нам первым было суждено соломинкою от коктейля проткнуть в Америку окно. Я, как заправский коктейль-холлух, под утро барменшу лобзал, нам палочками предсказал. А в Лианозове не спали под выскребание кастрюль, — уж раз в империю попали, то надо выбраться оттуль. И так гиенисто ступающ, и кинозвезд таща в постель, хотел до слез Лаврентий Палыч из нас наделать бы костей. А балерина-длинноноска — тяжеловатенькая блестка, в алькове делала батман, крутя со Сталиным роман. Все это было пародийно, кроваво, пошло, страшно – жуть, но эта жизнь нас породила. Те, кто не плачет, пусть поржут. Боль гложет сердце виновато. Не будет нам легко теперь, но все-таки не зря когда-то мы выдышали оттепель. Вы не были безликим хором, Вломились вы, а не вошли в легенду – Кропивницкий, Холин — антибезликости вожди. Тогда, с бульдозерами в драке, был с тиранией главный спор, и кистью Рабина в бараке ей был написан приговор. Мы вас, потомки, защитили. Мы – ваши деды и отцы — и андеграунд, весь в щетине, и оттепельные птенцы. Мы были вовсе не громилы, никем не куплены ничуть, а лишь могильщики могилы, в какую нас хотели пхнуть. 2007 вернутьсяЛ и а н о з о в ц ы – ничего и никого не боявшаяся группа неформалов во главе с художниками Евгением Кропивницким, Оскаром Рабиным и поэтом Игорем Холиным, создавшая стиль, наизнанку вывернувший метод соцреализма и насмешливо прозванный в свое время «баракко». вернутьсяЛ а ц и О л а х – знаменитый джазовый ударник сталинских времен, мастерски жонглировавший палочками. |
