Виски странно опустели. Голова закружилась. Из мира исчезли все запахи, точно кто-то повернул рубильник моего обоняния. Стопы утратили чувство опоры, а руки стали ватными. Поддавшись мгновенной тревоге, я проверил контур Циркума — нет, всё в порядке…

И это было последнее волевое усилие, сделанное мной сознательно.

В следующую секунду мой разум распался надвое, словно в него вбили клин. Глаза открылись сами, и свет в подвале показался мне более ярким, чем раньше. Не успел я подумать, что эффект пока терпимый, как спина стала пластилиновой, и в неё впилась пара десятков когтистых лап. Мою плоть словно раздирали на части, пытаясь добраться до позвоночника, но при этом мне не было больно, лишь невыносимо мерзко.

Когда чужая воля выкачала весь воздух из моих лёгких, я услышал собственный кашель, и подвал как-то покосился. Похоже, я шатаюсь. Этот призрачный клубок склизких змей меж рёбер, всё усиливающееся чувство присутствия… мне показалось, или де Вриз вскочил?

Очки почему-то слетели, но я не успел понять, куда. Контур работал безупречно. Мир расплылся, он состоял теперь из одних только пятен цвета. Меня мутило и неудержимо давило к полу, но я из последних сил напряг каждый мускул, представляя, что стою в «цементных ботинках», и варианта «упасть» в моём списке просто нет. Чуждое сознание воевало с моим собственным, сражаясь за каждую пядь разума.

Хотелось испугаться, заплакать, остановить ритуал, спрятаться в уголке, но та часть меня, что ещё сохраняла способность чувствовать, была слишком занята. Леви. Я не могу её подвести. Я не вправе…

Восприятие неожиданно озарилось вспышкой глубокого сопереживания душе, которая протискивалась сквозь узенькие двери моего черепа в тяжёлое, неприютное бытие. Разум практика-дилетанта Нетуса Бельторна соприкоснулся с разумом древней сущности, считавшей наш мир печальным местом, обречённым бесконечно страдать.

Быстрая цепочка видений — полёт над линией облаков, маленькая густая тень, громкий смех и холодная ярость — промелькнули перед моим внутренним взором, как обрывок киноленты, и меня снова зашатало, но уже от чувства невероятного облегчения. Вся тяжесть, лежавшая на моих плечах, сосредоточилась в сердце Циркума клубком мрака, сквозь который проступали очертания человеческой фигуры. Я вдруг понял, что не моргал уже несколько минут, и глаза невыносимо пересохли; доли мгновения, которая ушла на это простое действие, хватило, чтобы силуэт вызванного мной Герцога обрёл плоть.

Невысокая, коренастая и смуглая женщина с монгольскими скулами стояла в середине контура, зябко сжавшись. Незастёгнутая рубашка жемчужного цвета падала на бёдра, и только одна сторона была заправлена в просторные коричневые брюки. Её волосы спутались так сильно, что походили на дредлоки, а в носу ярко блестела золотая серьга.

Без очков я будто плавал в болоте, но образ Герцогини вырисовывался передо мной с убийственной чёткостью: морщинка между бровями, тёмная зелень нечеловечески матовых глаз, слипшиеся ресницы. Когда наши взгляды встретились, пространство на миг зарябило, как поверхность воды от лёгкого ветерка.

Твою мать. У меня получилось.

От волнения я начисто позабыл все протокольные вопросы и застыл, открыв рот. Ипос оглянулась и сделала такое движение, словно хотела сжаться в комочек. Выпуклые, жёстко очерченные губы дрогнули.

— Кто ты?..

Голос Герцогини бился среди магических вибраций ритуального контура, точно стая рыбок в буйном потоке. Чёрт возьми, нужно помнить, что Циркум Призыва потребляет просто сумасшедшее количество lumen naturae, и у меня не так уж много времени.

— Герцогиня Ипос, вас приветствует… приветствую… я. — Речь давалась мне с трудом. — Осведомлены ли вы о долге Соломоновой Правды по отношению к призывающим?

Пальцы Ипос вжались в переливчатую ткань рубашки, и она кивнула:

— Осведомлена. Ныне ты — тот, кому дана власть произносить моё имя?

Фигура де Вриза едва маячила за спиной Герцогини. Не слишком-то удобно для меня она выразила свою мысль — вряд ли «взыскующему» будет приятно думать, что пресловутая власть сосредоточена не в его руках.

— Считайте меня посредником, — нашёлся я.

— Моей печати уже давно никто не касался. — Ипос откинула голову назад, и её русые пряди заколыхались, будто от ветра. Мне вспомнилась Медуза Горгона, и я сглотнул бы со страху, если бы у меня во рту не царила сейчас полная Сахара. — Ведомо ли тебе, что я не из тех, кто достоин траты сил? Люди не нуждаются в моих дарах, и ты — меньше всех.

Ну да, конечно. У каждого из них свой способ выкручиваться.

— Очаровательная скромность, миледи. Но я предпочёл бы решить сам.

Ипос неожиданно улыбнулась. Будда позавидовал бы такому сочетанию безбрежной покорности и снисходительности к непросветлённым.

— Я понимаю, о чём ты думаешь. Позволь же мне представиться: Двадцать Вторая из Падших. Раньше меня знали как Покой. Единственная власть, которую я могу тебе дать — власть над движениями твоей собственной души, смертный. Вечный Отец считал это мощным оружием, но вы, люди, цените его до смешного мало.

Я еле сдержал усмешку. Мне-то поровну, а вот де Вриз сейчас, наверное, разочарован. Уверен, не так он представлял себе «демонов».

— Мой Дар, — продолжала Ипос, — не сравнится с тем Даром, что ты уже носишь. Я могу одарить всего-навсего смелостью и остроумием, но нужно ли тебе то, чем ты уже обладаешь?

Ого, это что, комплимент?

— Так чего же ты хочешь? Носишь ли ты в своей груди чувства, от которых желаешь избавиться? Я их не увидела. Может быть, ты намерен разжечь в себе нечто новое? Это в моих силах. Тем людям, чьим… посредником ты себя называешь, я тоже могу помочь. Приказывай.

Мне оставалось только плечами пожать. Если де Вриз не страдает от чего-нибудь вроде неразделённой любви, силы Герцогини и впрямь здесь бесполезны.

Не дождавшись намёков от «взыскующего», я прочистил горло и сказал:

— Прямо сейчас мне действительно ничего от вас не нужно, миледи. Я лишь надеялся познакомиться.

— Понимаю, — Ипос кивнула, улыбаясь всё так же неуютно. — Что ж, я к твоим услугам… до тех пор, пока ты держишь мою печать.

Потрясающие создания эти Герцоги. Хотел бы я так же безразлично смотреть на всех, кому вынужден подчиняться… и оставаться при этом на множество ступеней выше.

— Благодарю вас, миледи, — я поклонился, стараясь не обращать внимания на головокружение. — Что ж, до новых встреч?

— О, разумеется. И запомни, хранитель: тебе не нужно играть со мною в игры. Двадцать Второй не в тягость Соломонова Правда.

Машинально взмахнув рукой в ответ на прощальный жест Герцогини, я скомандовал контуру погаснуть. Силуэт Ипос мерцал перед моими глазами ещё несколько секунд, а затем она растаяла в воздухе, так и не прекратив улыбаться. Чёрт, нужно найти очки…

К счастью, они улетели недалеко. Вернувшись в мир зрячих, я зачем-то отряхнулся — может быть, в попытке сладить с чудовищной усталостью, сошедшей на меня внезапно и неумолимо, точно горная лавина. Де Вриз стоял над своим креслом, стиснув воротник халата; его лицо выражало растерянность.

— Ладно, мистер Бельторн, — медленно проговорил «взыскующий», промакнув вспотевшую лысину голубым платочком, — буду с вами честен. Я не ожидал, что вы справитесь.

Я с ним чуть было не согласился, но прикусил язык и мысленно отвесил себе затрещину. Эдак слона не продать.

— Рад, что сумел вас впечатлить, сэр.

— Жаль, что этот де… дух действительно не может принести нам особой пользы.

Ох, ты сам завёл об этом речь! Старина Юпитер, чья сила довлеет сейчас над миром, отлично помогает людям находить общий язык, тут и говорить нечего.

— Такое случается, к сожалению.

Нимало не заботясь о сохранности отработавшего своё контура, я сократил расстояние между собой и «взыскующим». Не только для того, чтобы лучше его видеть, но и затем, чтобы опереться о колонну, поддерживающую потолок над нишей с креслом.