Кроме, пожалуй, того, что в программу подготовки новичков к Инициации вносятся изменения… Что теперь они получат минимум практических сведений, но будут почти по-монашески проводить часы и дни в медитациях, откажутся от мяса, алкоголя и даже чая. Дескать, это все для того, чтобы допуск в Ассоциацию получали только по-настоящему чистые душой и телом кандидаты…

А не этот насквозь прокуренный «золотой мальчик», да. Примерно таким тоном мне об этом и рассказывали.

Я стиснул зубы так сильно, что откусил сигаретный фильтр и чуть было его не проглотил. До «Алхимии» оставалось ещё минут пятнадцать ходу пешим шагом, и я постарался отключить свои мысли на какое-то время, но получалось худо. В последнее время на меня слишком часто стала накатывать противоестественная для меня безысходность.

Чёрт, я ведь не какой-нибудь гений. У меня неплохо работает голова, и я умею рационально пользоваться теми немногими силами, что находятся в моём распоряжении. Но я не сыщик и, уж тем более, не дипломат, я вообще больше привык смотреть в книги, чем в окна.

И я уж точно никогда не хотел вникать в хитросплетения политических тонкостей и интриг Ассоциации. Всю жизнь надеялся, что как-нибудь уберегусь от них, но не вышло. Я не был готов к тому, что случилось — как и к тому, что последовало дальше. Я не гожусь для всего этого, я непременно проиграю…

Нет, нельзя поддаваться. Я не имею на это права, ведь тот, кто убил сэра Файндрекса — тоже член Ассоциации. Он сделал это с определённой целью, он хотел что-то скрыть, или, может, ослабить позицию бабушки… Эта версия кажется особенно хорошей, если подумать о том, что, подставив меня, они избавились от ещё одного безоговорочно верного ей человека.

Умные твари. Бабушка прекрасно знала о том, что я уже давно лишился магической невинности в нарушение всех правил, и её это полностью устраивало. Это не та информация, которую они могли бы использовать, чтобы настроить её против меня. А вот убийство её лучшего друга и бывшего возлюбленного…

Если бы только я смог понять, что мне пытался сказать сэр Файндрекс тогда, за день до своей смерти. Помню каждое его слово, но смысл по-прежнему от меня ускользает. А в библиотеку меня не пускают, точно тот его запрет все ещё действует.

Бар «Алхимия» — заколдованное место. Место, куда врагов приводят выпить. Здесь легко разговориться, легко выболтать самые сокровенные тайны и даже не заметить этого. Легко сдать себя с потрохами, легко провалить все явки и собственными руками отдать Мюллеру список со всеми паролями.

Насколько я знаю, бабушка лично участвовала в тонком, специально разработанном ритуале по настройке этого места на определённый лад — именно поэтому я не пропущу ни одной встречи из тех, что здесь ещё будут. Раз у меня нет доступа к библиотеке — буду пользоваться теми источниками, которые у меня остались.

Я открыл дверь бара пинком. За сведениями я приду сюда ещё не раз, но сейчас мне нужен стакан ром-колы.

Зал пустовал. Только Марбас, чернокожий одноглазый бармен с неправдоподобно-золотистой копной волос, мерцающей в интимном полумраке «Алхимии», плавными движениями протирал стаканы и любовался игрой бликов. На мои шаги он обернулся быстро и с грацией, которую никак не ожидаешь увидеть в таком массивном и уже довольно пожилом мужчине.

— Юный Бельторн, — осклабился Марбас, глядя, как я взбираюсь на барный стул. — Пришел подкинуть мне работы.

— Одну ром-колу, будь добр, — сказал я. — И заткнись, если тебе нетрудно.

В единственном глазу Марбаса зажглось какое-то совершенно неуместное веселье:

— Ты забавляешь меня, Бельторн. Но я тебе не слуга.

— Да. Ты бармен, человек-функция. Пожалуйста, не действуй мне на нервы.

— Тебя будто не научили вежливости, юный Бельторн, — Марбас покачал своей гривой, смешивая мой коктейль. Запах лайма щекотал мне ноздри. — Тебе нужно заняться своими манерами. Октинимосу не подобает так выражаться.

— Три года назад у меня были как раз подходящие манеры. Вот только я что-то до сих пор не Октинимос.

Марбас неприятно ухмыльнулся, обнажив острые белоснежные зубы. Он явно любил уколоть собеседника — и чем больнее, тем лучше.

— Ты даже лофиэлем не станешь, если не начнёшь работать над собой, юный Бельторн.

С этими словами он поставил передо мной стакан с ром-колой, и я предпочёл заняться напитком. Его последняя фраза слишком уж походила на провокацию.

Нет ли у него задания вывести меня на чистую воду перед всем Ассоциацией?

Лофиэлями в Ассоциации называли тех, кто прошёл Инициацию, и уже способен красть у духов-Стихиалиев так называемый lumen naturae(1) — чистую элементальную энергию. Она годилась для простой магии, вроде вроде тех чар, что я наложил на свои очки. Октинимосы или, как их ещё называли, Высшие практики, призывали уже гораздо более опасные и разумные силы, с которыми нужно было уметь договориться. Мне так и не удалось добраться до списка Герцогов, с которыми контактировала Ассоциация.

Но, хоть меня и не называли лофиэлем официально, едва ли я уступал в силе Низшим практикам, зарегистрированным Ассоциацией. К тому же, я не такой идиот, чтобы заглотить наживку Марбаса и начать хвастаться своими навыками тут, где на каждый дюйм стены по уху.

— И как тебе коктейль? — полюбопытствовал Марбас, наблюдая за мной.

— Восхитительно, как всегда, — сказал я. — Ты настоящий мастер.

— Вот! — На лице бармена засияла клыкастая треугольная улыбка, и он стал похож на большого черно-жёлтого кота. — Вот такую речь мне приятно слышать, юный Бельторн. Отчего ты, разумный юноша, так редко прибегаешь к вежливости — зная, что она всегда вознаграждается лучше злобы?

— Затем, что мои запасы вежливости не бесконечны, а «вознаградить» меня за неё желает что-то очень мало народу, — буркнул я.

— Ну, с этой новенькой ты, к примеру, мог бы попытаться поговорить вежливо, — Марбас наклонился ко мне очень близко, — вместо того, чтобы делать глупости.

Я вздрогнул, но не стал спрашивать, откуда ему было это известно. На самом деле, осведомлённость Марбаса в моих делах была довольно пугающей, но я постарался не подать виду.

— Предположим, мог бы. Но глупостей я уже наделал. Поэтому вежливость мне теперь вряд ли поможет.

— Её зовут Леви Дим, ей девятнадцать лет, она дочь Октинимоса Рэйен Дим, которая погибла в экспедиции полтора года тому назад. Ей нравятся оладьи с мёдом, какао и сиреневый цвет — поэтому мать называла её Мальвой… кроме того, она очень любит музыку, и у неёесть скрипка. И как удивительно чуждо для неё всякое честолюбие… — Марбас на секунду задумался. — А завтра её наставница отменит занятие из-за плохого самочувствия, и Мальва отправится на прогулку в парк Меокуэни. В полдень она будет сидеть на скамейке около озера Уонэгиска и мечтать о своей скрипке и чашке кофе. И да, у неё будет болеть голова.

— И что мне со всем этим делать? — тупо спросил я, зачем-то сунув палец в стакан с коктейлем.

— Как это — что? — Марбас выпрямился и оскалился. — Тебе нужны союзники или нет, отвечай? Или старый Марбас что-то перепутал, и это не ты третий год ищешь в этом баре хоть кого-то непредвзятого и справедливого?!

— Нужны конечно, но…

— Так действуй!

— …но, прости, откуда ты знаешь, что все так и будет?

— Не твоего ума дело, юный Бельторн. Теперь у тебя есть все, чтобы получить несколько минут её внимания — а дальше все зависит от тебя. Будь вежлив — и тогда, возможно, тебе не придётся по-глупому шантажировать её хронометром, чтобы она согласилась принести тебе несколько книг из библиотеки.

— Откуда ты все это знаешь, Марбас? — Я испугался уже не на шутку и почему-то силился вспомнить, всегда ли за стойкой бара «Алхимия» стоял этот странный, изящный и зловещий человек. Казалось, что да — но, в то же время…

— Моя юрисдикция — все, что скрыто, юный Бельторн. И я никогда не вру о чужих секретах.

Усмешка Марбаса вдруг превратилась в сияющую трещину, из которой хлынул ослепительный свет. Я вскочил, отпрянул назад, выронил стакан и…