— Но почему, — Лика совсем растерялась, — почему я должна уходить, когда здесь так весело?

— Потому, что это не твой бал, потому что это не твоя свадьба, потому что…

— Какая еще свадьба, отец?

— Потому, что это бал мертвецов, а ты еще…

Договорить он не успел, а она не успела дослушать. Их разъединили, Лика даже не смогла понять как. Просто родителей оттерли куда-то в глубь зала какие-то бесцеремонные, совершенно не знакомые ей люди, танцующие и вертящиеся вокруг них. Она попыталась, было к ним пробиться, но вскоре поняла, что сделать этого не сумеет, по причине того, что они, вообще, потерялись из виду. Раздосадованная, она попыталась найти в этом дурдоме Машку, но и та тоже где-то здесь затерялась. Тогда, совсем расстроившись, Лика и двинула, подобрав слегка подол платья прямо к выходу. Не хватало ей, потом еще дома выслушивать, что она и здесь их не послушалась. В конце-то концов, она же была послушная девочка, и в школе и в университете училась только на отлично, подумаешь, немножко загуляла, ведь она же уже не маленькая… С кем не бывает!

Эпизод VII

«Жди, скоро буду, Лика!!!», — все так просто, дальше некуда. Лорман еще раз прочел надпись и поворошил носком своего армейского ботинка давно уже остывшее кострище. «Отлучилась пописать и не вернулась, — сделал он вывод, — как это на неё похоже. А ты думал, что она тебя здесь ждать будет, нужен ты ей, как же. Бросил больную девчонку умирать и отправился путешествовать в надежде, что она сама выздоровеет». Парень присел на корточки и потрогал угли рукою в надежде, что они еще теплые, но чуда не случилось, они давным-давно уже были холодными. «Не прошло и пол года как дикари сменили свое стойбище и теперь только черное кострище да непонятные иероглифы, нацарапанные каким-то неумелым художником на стене пещеры напоминали заблудшему путнику об этом. И если бы еще этот идиот мог читать, — продолжал издеваться над собой Лорман, — то он, наверняка бы, понял, куда его сейчас посылают. Но читать он не мог и поэтому совершенно не знал, что же ему теперь делать и куда бросать свои кости. Первый раз в жизни этот тупица пожалел, что родился таким недоумком», — Лорман в сердцах принялся ногами топтать кострище, расшвыривая носками в разные стороны его черные головешки.

Когда с этим делом было покончено и состояние души после выброса отрицательной энергии хоть немного пришло в соответствие с окружающей её действительностью, настало время подумать о будущем. Прошлое осталось в прошлом, настоящее было темно, в прямом и переносном смысле, осталось уповать только на будущее… Лорман скривился, представив себе нерадостную картинку ожидающего его «счастья», особенно когда с сожалением вспомнил прошлое и по достоинству оценил настоящее. Тем более что ему сейчас, действительно, было, что оценивать, и над чем можно было подумать.

Выбравшись утром из завала, он первое время просто обалдело вдыхал в себя чистый воздух, щурился от дневного света и, вообще, смотрел на все закрытыми глазами. Было так хорошо, что в это даже не верилось, после всего пережитого то. В первые несколько минут после заточения, он даже не попробовал вставать на ноги, а так и застыл: на половину там, на половину — здесь… Граф Монтекристо собственной персоной после пяти дней отсидки! Только тот вынырнул в своем времени и такой шухер потом устроил своим бывшим завистникам и собутыльникам за все то былое и думы, что довелось ему пережить и передумать на своем острове в компании свихнувшегося миллионера, что им мало не показалось, а этот… Этот провел в заточении не так много времени, как прославленный воздыхатель «иномарки», но зато и вынырнул не в своем времени, и еще не известно, что хуже? Бедняга еще даже не знал, что здесь и пожаловаться то некому, а не то, что вендетту устраивать по-корсикански! Но для него это было сейчас не главное, ни о чем таком он даже и не думал. Какая вендетта, господа, полноте, дайте хоть отлежаться немного! Сейчас главное было для него то, что голова его была уже на воле, а что до ног, так им темнота и вонючие носки были совсем не страшны по причине того, что они ведь смотреть нюхать не умели.

Но, как известно, хорошее рано или поздно, но все равно заканчивается. Закончилось и его это «хорошее», причем так быстро, что даже не успело и начаться. Сначала уперлись в бока острые углы разбитых кирпичей и другого хлама, то есть всего того, на чем он валялся, затем заныли содранные ладони и пальцы рук, и в самом уже конце он вдруг «вспомнил», что у него очень сильно болит голова, а стенки желудка давно прилипли к позвоночнику. В общем, полный облом, сил не осталось даже на то, что бы хоть пошевелиться, не говоря уже о каких то других, более осмысленных действиях. Сил осталось ровно на столько, что бы отползти на более-менее ровную площадку и отрубиться. Не заснуть или отключиться, а именно — отрубиться, вырубиться на целых несколько часов, успев только подложить руки под голову…

Лорман поводил лучиком фонарика по полу в надежде, что может быть, Лика оставила еще какую весточку о себе, кроме корявой на стене надписи. Оказалось, что нет, кроме самодельного ложа из сидений, вытащенных им же самим когда-то из вагона да томика стихов какого-то француза с вырванными из него страницами, ничего больше здесь не осталось. Лорман поднял книгу и прошелся по ней пальцем. Зашуршали страницы, совсем привычно, совсем почти как в прошлой жизни. Он уже было собрался её выбрасывать, как вдруг его взгляд в ней за что-то зацепился. Он еще раз, но теперь уже более внимательно стал перелистывать книжку, пока, наконец, и не нашел, что привлекло его внимание. В самом конце, на обратной стороне обложки ровным, девичьим почерком, почти без помарок и исправлений, было записано стихотворение:

Ветер — похоронил дождь,

Солнце — растопило снег,

Девчонка уходит в ночь,

Чтобы увидеть свет!

Утром — придет весна,

С рассветом — все страхи прочь,

Холодно — она одна,

Вокруг — ночь!

Ветер и холод — стон,

Скулы свело — давно,

Ноги б согрел капрон,

Если бы был, все равно…

Надо идти, ведь там,

Пару часов и вот…

Солнце опять к губам,

Нежно её прильнет!

Лорман перечел еще раз этот крик, эту выразившуюся в трех строчках надежду и вдруг отчетливо понял, что он её больше никогда не увидит и что она сюда никогда уж больше не вернется, даже под страхом смерти. Девчонка сделала свой выбор: всего то пару часов и вот, солнце опять к губам нежно её прильнет… Сама то она хоть в это верила? «Все правильно, — согласился Лорман, — лучше раз увидеть Париж и умереть, чем всю оставшуюся жизнь в метро париться с таким идиотом как я! Если бы все было так просто!» И такая его вдруг взяла от всего этого тоска, такая безысходность, что тошно стало. Нет, не оттого, что Лика доберется до этого самого Парижа, что, впрочем, было под большим вопросом, а оттого, что она, эта изнеженная красотка, этот ходячий комок нервов, эта заноза в его сердце просто так взяла и ушла из его жизни и причем, кажется, насовсем. Да и не только от этого, если честно… Тошно стало, вообще, от всего его здесь окружающего и происходящего: оттого, что она ушла, оттого, что она нацарапала на стене и оттого, что он сейчас здесь оказался совершенно один, оттого, что совершенно не знал, что ему делать дальше и оттого, что он и не хотел больше ничего делать дальше… И плевать ему было на все и на неё в том числе, а на неё так и, вообще, больше всех! Ну, ушла и ушла, баба с воза — коню легче, и черт с ней! Подумаешь… Пусть чешет себе куда хочет, хоть в Париж, хоть в Китай, хоть в ранчо к Бушу, ему то что, нужна она ему больно! Да нет, не Бушу, тому она точно не нужна, а Лорману, которому, впрочем, тоже! И вообще, вся эта жизнь ё…, кому она нужна только, сплошная тошниловка и блевотина, подкатившая к горлу и вот-вот готовая вырваться уже наружу! Кто её только выдумал такую прекрасную — распрекрасную, бело-серо-черную, полосатую с её сплошными засадами и обломами, с её… Лорман до боли в суставах сжал пальцы. «И чего дураки-люди только в ней находят, — устало подумал он, — вот я, например?» Шестьсот минут надежды, десять часов каторжного труда закончились одной убийственной минутой тошноты, вывернувшей его наизнанку. Всего то одна минута, зато какая… «Жди, скоро буду, Лика…» И что прикажите теперь делать ему, мадам? Ну, поблевал, а дальше то что?! Сидеть и ждать у моря погоды или отправляться на поиски в катакомбы, что делать то… и надо ли, вообще, что-то теперь делать? И зачем…