— Не надо, прошу вас, — заплакала она. — Пожалуйста… Не мучайте меня, убейте, но не мучайте, пожалуйста… Я ведь ничего вам плохого не сделала. Я, вообще, никому еще ничего плохого не сделала, — плакала она в голос, и сейчас её слезы были уже настоящими. Когда смерть приблизилась к несчастной на столько, что она даже ощутила её запах, ей вдруг совсем расхотелось умирать, в девятнадцать то лет, когда и жизни то, еще не видела и влюбиться то как следует не успела. Но еще больше смерти она боялась пыток и боли и теперь молила Бога лишь о том, чтобы все это поскорее, наконец, закончилось и он не смог бы уже больше лапать её своими грязными руками.
— У тебя есть выбор, — прошептал он. Лика увидела, как сверкнули в темноте его зубы.
— Какой? — Лика насторожилась.
— Ты становишься моей невестой, — рука его снова легла ей на грудь, но Лика уже не дергалась, что толку. — А я тебе за это оставляю жизнь и кладу к твоим ногам весь этот мир, все его богатства…
Запах изо рта, пустые глазницы возле её глаз, блестящий череп, прямой, с хищными крыльями нос… И вдруг Лика заметила, что она начинает раздваиваться, то есть не она сама, а её уставшее от всех этих передряг и испытаний затуманенное сознание. Неожиданно она вдруг поймала себя на мысли, что находится здесь и не здесь одновременно. Девушка видела себя как бы со стороны, то в этом зале, а то на какой-то еще дороге, и все это сразу и в один момент времени… Какая-то дорога, какой-то джип на этой дороге, яркое солнце и расплавленный асфальт со своим противным запахом.
Дверь со стороны водителя открылась, и она увидела, как сначала, не спеша, показалась, чья-то нога в черном, до идеального блеска начищенном полуботинке, а затем, еще через минуту, и все остальное. Совершенно не примечательный с виду тип средненького телосложения, однако, в черных, со стрелочками брюках и белоснежной рубашке с галстуком. Черное, белое… Черные очки и играющая на солнце белая лысина медленно повернулись в ее сторону, да так и застыли, туго соображая, кому и что это от него понадобилось? Лысый поморщился и нехотя соскочил на расплавленный асфальт, сделал пару шагов в ее сторону и остановился… И тут же впадины вместо глаз и холодная рука на её теле и еще…запах блевотины изо рта! А потом она увидела свою мать, сидящую за рулем в своей красненькой машинке, положив на руль голову… Сердце заколотилось, все было так реально, что даже хотелось в это верить. Дальше было уже не интересно. Дальше лысый подошел к её машине, открыл дверь, вытащил за волосы её мать из кабины и стал её зверски избивать ногами в лицо… Это уже было совсем не интересно, Лика поняла, что сошла с ума… И снова перед ней был лысый, но только уже без глаз…
— …Весь мир будет лежать у твоих ног, я сделаю тебя королевой вселенной…
— Я согласна, — Лика вытерла обреченно кулаком свои слезы, понимая, что другого выбора у неё здесь все равно не появится, что бы она ему сейчас не ответила. Все было решено давно и окончательно, и её мнения здесь никто не спрашивал. — А лучше убейте меня, — шмыгнула она носом, — пожалуйста, зачем вам нужна сумасшедшая?
— Нет, дорогая моя принцесса, вы будите жить вечно, — оскалился он в дьявольской ухмылке и его вонючий рот приник к её искусанным губам…
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
«И сотворил Бог человека…мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю… И стало так. И был вечер, и было утро: день шестой…»
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ
Эпизод I
Когда Лика очнулась от «любви» и поняла, что может еще что-то соображать, то первое, что она заметила, так это не то, что стонет сейчас прямо на полу под тяжестью навалившегося на неё тела своего новоиспеченного супруга, а сидит в мягком кресле, грациозно откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу. Еще она заметила, что была уже не голой, а одета в легкое, совершенно прозрачное белое, до пола платье. «Свадебное, — догадалась она и потрогала легкую, почти воздушную ткань на ощупь. Она была чудесна. — «Любимый» время зря не тратил, — усмехнулась она своим невеселым мыслям, — даже про фату вспомнил». Дорогой тоже был здесь и стоял напротив за мольбертом. Он весь был еще в работе. Художник тоже был при параде, сменив свое грубое монашеское рубище на шикарный красный камзол, какие в старину носили. Еще она обратила внимания на его черные с большими бляхами на носах туфли, белые гольфы и напудренный белый парик, спадающий своими локонами прямо ему на плечи. Красное, белое, черное! За мольбертом сейчас трудился совсем другой человек. Светало. За окном темнота уступала место свету. Первые лучи солнца потихоньку уничтожали последние остатки минувшей страшной ночи, все вокруг постепенно оживало. Кошмар, похоже, заканчивался. Постепенно в этом мире все возвращалось на круги своя!
— Привет, — улыбнулась Лика. Что с сумасшедшей возьмешь?
— Привет, — ответил художник и его прекрасное, молодое лицо с ясными карими глазами тоже осветилось радостной улыбкой. — Как спалось?
— Не помню, — пожала она плечами. — Кошмары снились, и голова побаливает, — она принялась легонько массировать двумя пальчиками свои виски.
— Я тебе сейчас дам лекарство, — сказал он и бросил на неё быстрый взгляд. — Выпьешь, и все как рукой снимет. Ну, вот, кажется и готово, — красавчик нанес последний мазок на картину, отошел чуть назад и удовлетворенно, вытирая белым платком руки от краски, залюбовался своим новым творением. — Можешь посмотреть. Кажется, получилось…
Лика нехотя поднялась и подошла к картине. После такой сумасшедшей ночи она себя и в самом деле чувствовала неважно, все тело, как будто свинцом налили, руки тряслись, а ноги подгибались. Эта предательская слабость в коленках, эта старость не в радость…
Портрет получился, слов не было… Художник постарался на славу, вышла она еще лучше, чем в жизни, особенно глаза, такие лучистые, небесно- голубые… И столько в них было жизни и, вообще, вся она на холсте светилась такой энергией и столько в её лице, да и во всем её облике было радости и счастья… Вот только в оригинале почему-то совсем ничего этого не осталось. Лика тяжело оперлась на руку художника, как и портрет, так и светящийся весь энергией и счастьем. «Как в сказке про аленький цветочек, — устало подумала она. — Всего лишь один волшебный поцелуй, и ужасное чудище оказалось сказочным принцем, а ночной кошмар — всего лишь приснившимся видением!»
— Нравиться? — художник с надеждой заглянул в её глаза.
— Очень, — здесь Лика даже не стала кривить душой, портрет ей действительно очень нравился.
— Пойдем, — он снял картину с мольберта и направился легкой походкой в противоположный конец зала, туда, где у него висели все его творения. Лика со своей, неизвестно откуда появившейся отдышкой, еле за ним поспевала, сокрушаясь про себя на эти никому ненужные пространства. Гвоздь под картину был уже готов, и она заняла достойное место в ряду его бывших творений.
— Эта лучше всех, правда? — он никак не мог нарадоваться на свое произведение. — У меня каждая следующая картина всегда лучше предыдущей.
— Опыт, — Лика тяжело закашлялась. — Так и должно быть.
Она посмотрела на другие картины. Там везде были изображены очень красивые женщины, все такие разные и все такие одинаковые… Все в белоснежных, почти невесомых, воздушных платьях, и все на совершенно черном фоне. Белые невесты в ночь черной свадьбы…
— Конечно, — согласился он, — и не только. Ты присмотрись, дорогая, ты здесь самая красивая, прямо вылитая графиня!
— Я и есть графиня.
— А кто спорит, — кивнул художник, — самая, что ни на есть настоящая!
— Я только себя плохо чувствую, — тяжело вздохнула она, — и хотела бы выйти на воздух.
— Без проблем, родная, — он развел в разные стороны руки, — Здесь теперь все твое и ты вольна делать все, что хочешь, счастье мое…
