— Ну и…

— Сорокина мы пока не нашли, а полковник Смирнов погиб два дня назад в автомобильной катастрофе вместе со всей семьей.

Больше профессор вопросов не задавал, попросил только по возможности узнать смысл начертанного на потолке слова.

— Я могу идти? — врач стал подниматься с места, так и не дождавшись следующего вопроса.

— Да-да, ступай, — профессор устало опустил голову и уставился на свои руки. Что-то во всей этой истории ему явно не нравилось, только вот что? Он выдвинул ящик стола и снова достал из него игрушку. Завел ключиком пружинку и пустил её катиться по столу. «Лыжник-парасенок» сделал два удачных разворота, подъехал к краю стола и полетел вниз.

— Что и требовалось доказать, — еле слышно проговорил профессор ни к кому не обращаясь, после чего склонился под стол, поднял игрушку и бросил её в ящик. «Полковник Смирнов погиб два дня назад в автокатастрофе, — продолжал он переваривать в голове услышанное. — Странно, и даже более чем… Как сие, вообще, может быть, если еще вчера я с ним разговаривал по телефону? И он, кажется, — профессор сморщил лоб, — дай Бог памяти, тоже что-то расспрашивал меня про зомби… Может, просто однофамилец, Смирновых много? Вот же незадача, — расстроился он, — совсем забыл спросить имя и отчество этого полковника…»

«…Стены чертогов были наметены снежными метелями, окна и двери пробиты свирепыми ветрами. Громадные залы, возведенные прихотью вьюг, сотнями тянулись непрерывной грядой, освещенные северным сиянием… Как холодно, как пусто было в белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье сюда и не заглядывало… Холодно было здесь, пусто, мертво и величественно…. Посреди самого большого снежного зала, бесконечного и пустого, сверкало замерзшее озеро. Лед на нем треснул, и трещины разделили его на тысячи кусков, таких одинаковых и правильных, что это казалось каким-то чудом. Посреди озера восседала Снежная королева… Она называла его зеркалом разума — самым совершенным зеркалом в мире…»

— Вы забыли про белых человечков, скользящих по этому зеркалу, — больной открыл глаза и посмотрел на сидящего рядом с ним врача.

— Это не я, это Андерсен их забыл вставить в свою сказку, — улыбнулся в ответ врач, закрывая книгу. — А я всего лишь этим маленьким примером хочу вернуть вас на нашу грешную землю.

— Каким образом?

— Не подходит ли это описание под то, что вы видели, когда с ней встречались?

— Может быть, я сейчас уже не помню подробностей.

— А этого и не требуется, — врач поднялся с табуретки и машинально поправил край свисшего с кровати больного одеяло. — В общих чертах же было так, голубое небо, белое безмолвие?

— Да, — согласился больной, — но только в общих…

— Что и требовалось доказать, — врач подошел к окну и приоткрыл итак открытую форточку еще сильнее, сам того не подозревая, повторив только что слова профессора, произнесенные им около двух часов назад в своем кабинете. — Все это игры вашего уставшего сознания, не более как… Сказочные герои, — человек в белом вернулся к больному и застыл на нем своим внимательным взглядом, — перемешались у вас в голове с тяжелой жизненной реальностью.

— А осколок зеленой пуговицы у меня в руке?

— То есть реальное соединение вымышленного с действительным посредством перемещенного, реально существующего предмета? — доктор улыбнулся. — Полноте, вы её просто подобрали на полу или, может быть еще, где ни будь, это значение не имеет. Хотите еще доказательств?

— Да.

— Как ваша фамилия?

— Коршун — больной удивленно посмотрел на доктора.

— Вот именно… Только не Коршун, а Коршунов, — врач взглянул на часы и заторопился. — Но ничего, не расстраивайтесь, все будет нормально, уверяю вас, не таких орлов на ноги ставили…

— Доктор, еще вопрос можно? — больной опустил глаза и снова поднял их на него.

— Конечно.

— Я про тот снимок, сделанный с расписанного кровью потолка в моей, как вы сказали, квартире?

— Озимандия?

— Да.

Врач ответил не сразу. Потребовалось некоторое время, что бы он решил еще и эту головоломку.

— Если принять покрытое льдом озеро в снежном королевстве за зеркало вашего сознания, — начал, наконец, он после паузы, — то Озимандия тогда, — он снова на секунду задумался, как бы это получше выразить словами, — ни что иное, как это самое ваше сознание… только вывернутое наизнанку.

— Хорошо, — больной облизал языком пересохшие губы, — пусть будет так, фильма с таким названием не было, королевы в метро тоже, но, а все остальное?

— И всего остального тоже. Вас без сознания нашли в собственной квартире. Посмотрите на свои руки, вы сами себе вскрыли вены…

— Меня пытали, — он вдруг отчетливо вспомнил брызгающее слюной, перекошенное лицо полковника. — Я не сам… Я это очень хорошо помню.

— А блондинку из соседнего дома вы тоже хорошо помните.

— Помню…

— Так вот, — сказал врач и снова взглянул на часы, — Нет ни какой вашей блондинки, понимаете? Мы проверили, уж можете мне поверить на слово и выяснили, что…

— А её квартира?

— К сожалению, вынужден вас огорчить. В той квартире проживают совершенно другие люди, пожилая пара интеллигентов… Квартира же, действительно, только что после ремонта, но только вот двери в ней никто не взрывал и мебель там никто не уродовал…

Про метро и судьбу Елены Сергеевны больной уточнять уже не стал, ответ и так был ясен. Если бы этот умный доктор еще мог ему объяснить и то, как он сам себе во рту смог повыбивать почти все зубы, то, вообще, этому умнику цены бы не было, во всяком случае, в вывернутом наизнанку, или, лучше сказать его же собственными словами, озиманднутом, перекошенном сознании больного, точно…

— И еще, доктор… — Коршун перевел взгляд со своего лекаря на зарешеченное окно своей клетки, — скажите…

— Я вас слушаю.

Больной снова взглядом вернулся обратно.

— Доктор, — его зрачки так и впились в психотерапевта, — кто вы?

— Что значит, кто?

— Звание, спрашиваю, какое? — больной устало прикрыл глаза. — Капитан, майор?

Врач не ответил, но Коршун от него этого и не ожидал.

— У меня к вам просьба, капитан-майор, — голос больного догнал врача уже на самом пороге. — Если ничего этого, как вы говорите, не было, и ничего такого, кроме того, что я сам себе вскрыл вены и попытался пристать к старушке в подъезде, не считая сказки про графиню-королеву и метрополитеновские страхи, то тогда и моего складного ножичка тоже не было, — Коршун ядовито прищурился, буравя взглядом застывшего в дверях лекаря, — который я закапал в цветочной клумбе перед той самой клиникой, где за минуту до этого зарезал им ту самую женщину, которая еще за день до этого погибла в катастрофе вместе со своим мужем, полковником Смирновым, допрашивавшим меня, кстати, минувшей ночью… Идите, доктор, идите чего же вы встали, поройтесь в клумбочке. Этого ведь ничего не было, может, хоть ножичек чудом цел остался…

Эпизод V

Чету Смирновых хоронили на Ваганьковском. Хоронили скромно в одну, выкопанную сразу под два гроба, могилу в присутствии всего нескольких официальных лиц да кучки самых близких родственников. Батюшка прочитал молитву, затем слово взял генерал Фурсов, — давний и, пожалуй, единственный друг усопших, после чего два очень красивых, полированных гроба солдаты на веревках опустили вниз. Еще пять минут, и холмик на могилке был готов. В конце, бойцы пригладили слегка холмик лопатами, придали ему форму, водрузили дубовый крест, поставили венки и укрепили две фотографии в черных, траурных рамках. Люди стали потихоньку расходиться. Еще пять минут, и могила опустела. Остались только черные, слегка играющие на ветру ленты венков и успокаивающий души усопших шум листьев окружающих могилу деревьев. Парочка пожелтевших, березовых листочков, сорванных с дерева налетевшим ветром, приземлились прямо на могилу, но тут же, гонимые им устремилась дальше гулять по кладбищу: от могилы к могиле, от одной фамилии к другой, от одной даты, даты начала жизни… к другой — дате её окончания, и так до самого конца, пока где то на краю кладбища, и не прибились к заброшенной куче мусора, что бы уж там и сгинуть из этого мира окончательно.