Слезы текли по её щекам, но она их не замечала. Она все шептала ему что-то на ухо и шептала, а слезы все текли и текли. Зверь дергал ухом и молча сносил все ее упреки. И чего расстраиваться, наверное, недоумевал он, ведь он же теперь рядом с ней, и ей больше нечего бояться. Недоумевал, не понимал, да и не мог понять этот пес, давно уже превратившийся в хищного волка и утративший веру во все то человеческое, что когда-то, очень давно его окружало, что это, может быть, были первые слезы радости той девчонки, с которой его разлучили еще в детстве и за все то время, которое он без неё скитался во вселенной…

ЭПИЗОД ПОСЛЕДНИЙ

По материалам столичной прессы: «…Это произошло в воскресенье на перегоне между станциями «Павелецкая» и «Добрынинская». Машинист на полном ходу выпал из кабины.

Труп с проломленной головой 48-летнего машиниста столичного метро нашли посреди пути в пятидесяти метрах от станции «Павелецкая». Поезд же самостоятельно проследовал дальше до станции «Добрынинская», где в 15.56 благополучно и остановился. Пассажиров спасла только система безопасности метрополитена, остановившая поезд самостоятельно…»

Сработала система безопасности. А что, могла и не сработать? Взбредет же в голову! Тень незаметно скользнула по застывшим глазам несчастного и исчезла в глубине тоннеля. Никто из присутствующих здесь людей этого даже не заметил. А если кто и заметил, то все равно не придал этому значения. Ну — скользнула, ну — исчезла, мало ли их, теней этих, под землей бродит…

Еще на месте трагедии нашли вырванный из книги грязный и мятый листок с каким-то стихотворением. Скомканный, он валялся немного в стороне, и его тоже к делу не пришили, правильно решив, что оно, это стихотворение, к делу совсем не относится. И действительно, какое оно ко всему этому могло иметь отношение? Никакого…

Рассказывал мне странник, что в пустыне,

В песках, две каменных ноги стоят,

Без туловища с давних пор поныне,

У ног — разбитый лик, чей властный взгляд,

Исполнен столь насмешливой гордыни.

Что можно восхитится мастерством,

Которое в таких сердцах читало,

Запечатлев живое в не живом,

И письмена взывают с пьедестала:

«Я— Озимандия, Я — царь царей,

Моей державе в мире места мало.

Все рушится. Нет ничего быстрей,

Песков, которым словно не пристало,

Вокруг развалин медлить в беге дней».

Перси Биши Шелли 1817 г

ЭПИЛОГ

— Вот на этой грустной ноте я и хочу закончить эту печальную историю, — экскурсовод, немолодая уже дама, отвернулась от портрета надменной аристократки и посмотрела на свою немногочисленную аудиторию. — Граф не пережил трагедии вскоре после трагической гибели единственной дочери скончался. Художника же, написавшего эту великолепную картину так и не нашли. Поговаривали, что это именно он её и убил, но сие так же осталось бездоказательным.

Экскурсовод закончила свой рассказ и пригласила слушателей пройти дальше в следующий зал.

— Красивая, — рассматривающая портрет посетительница вздрогнула и обернулась. Сказавший это, молодой человек тоже не спешил двигаться дальше за всей экскурсией. — Вы не находите, — продолжил он дальше, глядя на холодное лицо графини, — что эта рисованная особа чем-то похожа на вас, можно сказать, что одно лицо?

— Нисколько, — незнакомка бросила на него быстрый взгляд и заспешила быстро к выходу.

— Девушка, — парень последовал за ней. — А вам не кажется, что мы с вами уже когда-то встречались?

— Нет, не кажется.

— Тогда давайте попробуем. Вы такая красивая и одна…

— Думаю, что не стоит, — отказалась красавица, ускоряя шаг — Все равно из этого ничего хорошего не выйдет.

— А может все же попробуем? Я бы тоже написал ваш портрет, который, уверяю, оказался бы не хуже того, которым вы только что любовались.

Быстрый шаг сменился на бег, но парень тоже не отставал, неожиданно застыв как вкопанный в дверях, увидев впереди бежавшей нечто, что его и остановило — большого черного пса, в предупреждающем оскале клыков поджидающего его внизу парадной лестницы. Спустившись, она потрепала пса меж ушей и двинулась уже не спешащей походкой с ним дальше по алее вдоль пруда. Больше не оборачивалась, пока и не скрылась из виду. Парень обратил еще внимание, что вода в пруду была такой же черной, как и собака этой незнакомки, несмотря на то, что стоял солнечный день. Молодой человек хотел все же последовать за ней следом, но почему-то так и не решился. Продолжать дальше бродить по дворцу расхотелось, и он решил оставить это занятие. На улице он бросил еще раз взгляд в ту сторону, куда направилась красотка с картины, в чем он даже же не сомневался, в надежде ее увидеть и готовый уже следовать за ней, куда бы не приказала. Но пустая алея надежд не оправдала. «Привиделась», — вздохнул молодой человек печально, кляня свою нерешительность. Это же надо было родиться такой красивой, способной влюбить в себя с первого взгляда.

Он хотел уже ехать по своим делам, но передумал и, решив полюбоваться еще великолепным портретом, направился снова к нему. Каким же талантом надо было обладать, чтобы так ясно передать всю неземную красоту той, в чем он не секунды больше не сомневался, той красавицы, которую он только что видел. И представьте, какое его ждало удивление, разочарование и потрясение, когда, подойдя к картине, он увидел лишь, отражающийся в стекле, которым картина была защищена, пустой зал. Зал в отражении и зал на холсте, современность накладывалась на прошлое… За исключением одной важной детали, та особа, которой он только что любовался, восторженно тая в ее надменном взгляде, та красавица из прошлого, без которой он не мог уже прожить и недели, чтобы к ней не наведаться, так вот — эта особа с картины самым загадочным образом исчезла… Нет, не вместе с картиной, как вы могли подумать, а именно из картины, где на полу валялся забытый кем-то хирургический скальпель и, что совсем уж никак не вписывалось ни в какие рамки, самая обычная зажигалка из нашего времени. Однако, прошла какая-то минута, как исчезли и эти артефакты…

***

Ко всему остается добавить, что Коршуна выпустили из больницы только через год, да и то под обязательное наблюдение врачей, и встречала его за воротами всего одна, но зато очень красивая брюнетка. Профессор, наблюдавший за ними из окна своего кабинета, знал её. Она каждую неделю в течении всего этого тяжелого года приносила «больному» передачи: фрукты, овощи, соки разные, но так не разу его и не проведала. Профессор пробовал узнать хотя бы её имя, чтобы сообщить больному, но из этого ничего не вышло. Женщина мило ему улыбнулась и попросила не беспокоиться. Больной же передачи принимал, но так за год ни разу и не поинтересовался, от кого они.

Двое сели в машину, серую «девятку» неизвестно какого года выпуска, и больше профессор их не видел. Он не удивился и не расстроился. Темная это была история и не его ума дело. Его дело было больных лечить, а не разгадывать тайны, что он, собственно, и делал, причем, делал очень даже неплохо. А тайны? Тайны пускай остаются на совести тех, кто их придумывает, нечего забивать себе голову всякой ерундой, ничего хорошего из этого все равно не выйдет. В лучшем случае объявят психом и отправят лечиться, а в худшем…

Они долго ехали молча. Коршун смотрел по сторонам и любовался природой, а Риту и так все устраивало. Она, вообще, за последний год отвыкла от общения и теперь только была рада, что он не лезет к ней со своими расспросами.

— У меня осталась кассета с записью, — почти долгого молчания проронила она, где тебя по телевизору разыскивали. Помнишь, что я случайно записала, перед тем как тебя взяли, а я успела смыться…