— Можешь не причитать, тебя здесь никто не слышит… Кроме меня, конечно, — художник стал примеряться скальпелем где сделать второй надрез, чтобы ничего не попортить.
Бедняжка закрыла глаза и приготовилась к самому худшему. Похоже, что слова этого ублюдка и, правда, не расходились с делом, и жить ей, вернее мучиться на этом свете осталось совсем уже ничего… Но она ошиблась. Умереть сегодня ей так и не удалось. У кого-то на сей счет, похоже, были немного другие планы.
Сначала она услышала какое-то дикое рычание и тут же лишь удивленный возглас своего мучителя, завалившегося на её голову всем своим телом. Еще она краем глаза заметила нечто черное, мелькнувшее тенью, сбившее несчастного и повалившее его прямо на нее, его огромные острые когти, сильно расцарапавшие ей руку и поранившие плечо. После чего еще только истошный крик обезумевшего от страха и боли художника и дикий рык неизвестно откуда навалившегося на него чудовища. Портом она почувствовала, как по лицу стало стекать что-то теплое и липкое, тут же решив, что это её кровь и скоро уже все закончится. Однако, кровь все лилась и лилась, а сознание её почему-то все не покидало и не покидало, и тогда она поняла, что эта кровь чужая. Хотелось бы, конечно, что это была бы кровь художника, но если честно, то ей было это совершенно уже все равно… Неожиданно все затихло. Все кончилось и больше ничего уже не будет, поняла несчастная. Одного чудовище уже загрызло, и следующей будет она. Тело бедняги тем временем совсем перестало дергаться и обмякло на ней всей своей массой, дышать стало совсем невозможно. Она попробовала своими дряхлыми руками приподнять навалившееся на неё тело, и хоть как-то освободить свою голову, но руки были до того слабы, что ничего из этого у неё не вышло. Дальше дело не пошло. Тогда она решила действовать по-другому и попробовала перевернуться на живот. На это ушли последние силы. Дышать стало легче, но, чтобы выбраться из-под выродка окончательно, об этом можно было даже не мечтать. Последние силы покинули бедняжку, а вместе с ними и сознание.
Сколько после этого прошло времени, она не знала, но когда очнулась, было уже темно. Тучи заволокли небо, и звезд видно не было. Снова, как и прошлой ночью дул ветер и было очень холодно. Её передернуло, она села и обхватила себя руками, чтобы согреться. И только потом сообразила, что мешавшее ей мертвое тело, куда-то исчезло. Она оглянулась по сторонам в надежде увидеть его рядом, но его рядом не было. Тело мертвого художника и в самом деле куда-то исчезло. «Странно, — подумала она. — Он, что решил меня не трогать?» Постепенно в памяти всплыли все последние события и даже черный, лохматый зверь. Она поискала и его глазами, но тоже безрезультатно. Тогда она поднялась и медленно побрела к дому. Страха не было, было одно желание поскорее со всем этим покончить. Покончить раз и навсегда. И что б одним махом. И больше, чтобы не мучиться, не видеть ничего, не слышать и не чувствовать. Она устала, ей сейчас и в самом деле было очень-очень много лет, больше, чем можно даже себе представить…
Старуха добралась до дома и прошла внутрь. Здесь было тихо, даже ветер не шумел в окнах. На полу что-то блеснуло, и она заметила скальпель, неизвестно как сюда попавший. Она нагнулась и подняла его. Отлично, теперь она была вооружена. Во всяком случае, теперь она могла сама лишить себя жизни и не дожидаться, пока за неё это сделают другие. Подняв находку, она застыла на месте и прислушалась. Зал был пуст, и не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять это. Успокоившись, она направилась прямо к картинной галерее, прямо к тому месту, где висел её портрет. С ним ничего не случилось. Она встала напротив и принялась внимательно его рассматривать. Портрет и действительно был очень хорош. «Надо же, — вздохнула она, — как все быстро закончилось. За каких — то семь дней вся жизнь пролетела». Она подошла к своему портрету и вдруг несколько раз вдоль и поперек полоснула по нему лезвием. Полоснула без всякого сожаления. И тут же резкая боль отдалась во всем её теле. Старухе вдруг показалось, что она перепутала и полосонула себя вместо холста. Однако, не увидев на себе порезов, обезумевший от горя человек, недолго думая, повторил попытку. Теперь уже скальпель прошелся прямо по горлу висевшей на стене красавицы, навсегда отделив её чудненькую головку от тела. Резкая боль в горле! Скальпель прошелся и по её горлу. Выронив нож, она схватилась за него руками и обессилено опустилась на пол. Потребовалось минут десять, чтобы боль затихла, и она смогла подумать, что же ей делать дальше. «Ах, так, — разозлилась она, — что ж, посмотрим!» И она, довольно легко поднявшись на ноги, откуда только прыть взялась, быстро, всего несколькими движениями вырезала холст из рамы. Больно не было. Скальпель ведь не касался самого портрета, только холста по периметру рамы. «Где-то здесь должны быть мои джинсы, — вспомнила она, — а в них, зажигалка, если этот придурок их не убрал?» Придурок их не убрал, они валялись там, где она их с себя и стащила прошлой ночью. И вот уже заветная штучка была у неё в руке, а огонек нежно лизал уголок картины, которая сразу и занялась. Сухой холст, свежие краски, почему бы и не вспыхнуть. Безумная подождала еще немного пока холст разгорится и бросила его на пол. «Вот и все, — вздохнула она обреченно, чувствуя, как жгучее пламя начинает лизать её собственное тело. — Осталось совсем немножко, сгореть и исчезнуть из этого ада».
Не в силах терпеть жгучей боли старуха повалилась на пол и стала по нему кататься и извиваться, словно гусеница, в которую ткнули горящей спичкой. Сначала она терпела, до крови закусив свои губы, но костер разгорался все сильнее и сильнее, и вот настал тот момент, когда больше терпеть уже не было сил. Дикий, нечеловеческий крик вырвался на свободу и отправился протяжным эхом гулять по залу. А вместе с ним боль и все то, что свалились на её голову в эти последние несколько дней и теперь сидело в ней, как рак в теле покойника, пожирая её и не оставляя ей ни малейшего шанса на спасение, кроме, как только через костер.
Который, расправившись с картиной окончательно, вспыхнул в последний раз и стал затухать. Еще немного и темнота снова завладела всем домом. Прошло какое-то время, показалась луна, и зал снова засиял сатанинским светом, осветив в центре всего этого падшего великолепия величественную женскую фигуру в белом. Чья-то легкая тень скользнула по полу, перешла на стену с висящими на ней картинами, прошлась по бледному лицу графини и, добравшись до разбитого окна, выпорхнула на улицу.
В распахнутые двери зверь видел еще, как по залу в дьявольском хороводе сразу же после этого, оставив на время свои картины-домики, закружили в своих воздушных, словно сотканных из неба платьях, очаровательные белые фрейлины, окружив стоящую в центре их хоровода первую из них — их Королеву, которая тоже увидела зверя и смело двинулась к нему на встречу. Фрейлины проводили её до дверей, но на улицу выходить не стали, остались там, в темноте зала, с любопытством продолжая наблюдать за происходящим как бы со стороны.
Королева же тем временем уже приблизилась к скалившемуся волку и осторожно положила ему руку на морду. Тот предупреждающе зарычал, но головы не убрал. Тогда она, подобрав подол своего изумрудного платья, опустилась перед ним на колени и заглянула в его черные, дьявольские глаза. Что она там увидела кроме черноты и звериного блеска, не известно, но только это исчадие ада, этот монстр, этот зверь вдруг завилял своим лохматым хвостом и, ни с того ни с сего, лизнул её прямо в нос своим шершавым, слюнявым языком. Раз, потом, осмелев, еще раз и еще…
— Боже мой, собака, — женщина нежно обхватила его за шею руками и устало прижалась лицом прямо к его грязной лохматой морде, — что ты здесь делаешь? Столько лет, собака, боже мой… Где же тебя столько лет носило? Разве ты не знал, зверюга, что мне без тебя было очень и очень плохо, как ты вообще посмел оставить меня на растерзание всем этим скотам?
