В самой церкви людей было мало. Только подкошенный горем граф да самые близкие родственники. Горе, свечи и лики святых окружали присутствующих, запах смерти и ладана. Осунувшийся и постаревший на добрый десяток лет граф стоял возле гроба дочери и неотрывно смотрел на её лицо. Оно совсем не изменилось, только слегка нос заострился и, может быть, чуть побледнело, но умело наложенные румяна делали эту её бледность почти незаметной. Для него незаметной… Другие-то видели, что от юной свежести и легкой наивности на лице графинечки не осталось и следа. Из всех присутствующих здесь и на улице, да и, вообще, из всех живых, это лицо теперь знало о жизни гораздо больше, чем все они вместе взятые.

— Прими Господь рабу свою, вновь представившуюся, — лепетал скороговоркой батюшка на распев молитву. — Отпусти ей все грехи её совершенные и несовершенные… Да откроются Врата для неё небесные, да прибудет она в Царствие твое вечное…

«Вот так вот, значит, доченька моя, — смахнул слезу платком граф, — оставила нас и не попрощалась. Как же теперь без тебя жить то, а внуков кто мне теперь народит? Тебе еще жить, да жить на радость себе и людям, а ты уже в гробу…»

— …и пусть ангелы встретят тебя и проводят… — продолжал отпевать священник усопшую.

«А кто теперь за цветами твоими смотреть будет, выращивать их и лелеять? Да и будут ли они, вообще, теперь расти здесь без тебя? — граф наклонился к покойнице и поправил в её закостеневших руках покосившуюся свечку. — И пес твой куда то делся? Второй день носу в усадьбу не кажет, даром, что черный… Может нечистая сила, какая? Господи, прости, что в храме упомянул. Черный весь, пес то, не иначе Цербер… Вот тебе и подарочек императорский, бери и радуйся. А может это он тебя и забрал в свое подземное царство? Все мы под богом, но вот только почему лучшие всегда уходят раньше, а какая ни будь нечисть до ста лет будетнебо коптить?»

— И пусть небо для тебя станет домом, а земля пухом. И не коснется тебя никогда больше рука дьявола…

— Поговаривают, что графинечка-то сама решила счеты свести с жизнью, — слышалось в толпе ожидающих на улице появления гроба.

— А ты слушай больше сплетни всякие.

— Позвольте, позвольте, но я тоже слышала, что здесь не все чисто.

— А вы там присутствовали, когда она тонула? Нет, вот и помалкивайте. Кто её заставлял в такое время лезть в воду, да еще и в платье?

— Слышал, что это портретист сотворил, что её портрет малевал. Его это рук дело.

— А где он теперь, надеюсь, его схватили, — дама поежилась, — и зачем, вообще, ему это понадобилось?

— Схватили, конечно, — говоривший молодой человек снисходительно улыбнулся. — Дознаватель из Москвы уже здесь, скоро должны сюда привезти для проведения следственного эксперимента и убийцу.

— Разорвут, — в разговор вмешался еще один из толпы. — Непременно разорвут, господа…

— Кого, следователя? — не поняла дама.

— Убивца, дура!

— Боже мой, — закатила глаза глупышка, пропустив оскорбление мимо ушей, — это так романтично. Тебя, умник, тоже когда-нибудь разорвут, будешь «дурами» швыряться. Вот пожалуюсь кому следует…

— Его рота казаков охранять будет, с ними не забалуешь.

— Сама она…это, утопла. Давеча поговаривали…

— Много вы знаете! Я слышал, что во всем колье виновато. Когда утопленницу достали, камушков-то на шейке ужо не было. И колечки с пальчиков тоже пропали. Состояньице целое…

— Графиня!

— Да уж… Вона какие дворцы себе понастроили. А сколько там костей крестьянских в фундаментах замуровано…

— Вранье!

— Да заткнитесь вы, — кто-то из толпы явно не выдержал, — У людей горе, а они стоят здесь и косточки покойницы перемалывают. Бога бы побоялись.

— И то верно, черт.

— Смотрите, смотрите, — защебетала дама, — какой-то офицерик хроменький в церковь пожаловал. Такой неопрятный и весь в снегу, а его взяли и пропустили, не знаете случаем, кто это?

— Граф Орлов, ваше прачечное величество, — всезнающий студент снова оказался на высоте, блеснув своими познаниями. — Собственной персоной пожаловали. Жених покойницы.

— Теперь другой сучке достанется, — позавидовала дама, бросила быстрый взгляд на студентика и тут же отвернулась. — Ну почему это одним все, а другим, прости господи, все остальное?

— Потому, дорогая, что они, это они, а мы, это мы… Две совершенно разные субстанции, смешивание которых категорически противопоказано, дорогая!

— Да пошел ты, дорогой.

— Всегда к вашим услугам, мадам.

— Я домой хочу, — закапризничала та, поджав губки. — Измерзлася вся, это покойнице не зябко, она сама вся холодная, а живым…

— Поехали, — обрадовался всезнайка. — Я тебе сразу сказал, что здесь нам ловить нечего, одни расстройства. Графиня, она и в гробу графиня, хочешь ли ты этого или нет. А вот тебя хоть всю в золото одень, все равно дура-дурой так и останешься, покойнице позавидовала. Время придет, тебе тоже не холодно будет.

— Тебя не спросила, умник. Живут же люди.

— Работай и тебе отломится.

— При моем-то гувернантском жаловании? — хихикнула дамочка. — Лет двести, а то и все триста понадобиться, что бы только вон на тот Кухонный флигелек скопить…

— Вот и художник так думал.

— Правильно думал твой художник. Окажись я на его месте, кхе-кхе… Впрочем, нет, никакого желания на куски…

— Радищева почитай.

— Читала, не помогает.

Наконец, двери церкви отварились, и показался священник с кадилом. Белый снег, зеленые еловые лапки, дым…

— Граф совсем сник, — это уже княгиня Трубецкая поделилась своими наблюдениями со своим престарелым мужем, когда граф с непокрытой головой показался из церкви во главе траурной процессии, следующей за гробом.

— Да уж…совсем старик, — князь тяжело вздохнул. — А ведь только пятый десяток разменял.

— А по виду…

— Не жилец, похоже, — перекрестился князь.

— Время лечит, — княгиня тоже стала креститься. — Даст бог, оклемается.

— Нет, не оклемается, княгиня, — Трубецкой прикрыл рот рукой и закашлялся. — Это была последняя нить, что его с жизнью связывала.

Забили колокола, мамки запричитали, люди стали креститься. Гроб с покойницей поплыл по головам. Белое восковое лицо, черный гроб. Смерть. Каждый без исключения почувствовал её присутствие. Холод. Снежинки падают на строгое, величественное лицо покойницы и не тают. Порыв ветра и бордовые розы, до этого укрывавшие мертвое тело, уже с него сорваны и летят под ноги. Бордовые лепестки, колючие стебли. Некоторые из разлетающихся цветов попадают кому то в руки, кому то прямо в лицо. Колючки царапают щеки и впиваются в губы. Ужас, кровь, стоны… Плохой знак — мертвый цветок в руках. Не тот ли, кто его сейчас держит, будет следующим? Белый снег и красные, растоптанные розы. Красиво? Люди не смотрят под ноги. Они их не видят, только чувствуют, когда наступают. Хрусть, хрусть… Кровь на снегу. Черный гроб и непокрытые головы. Красное и белое, красное и черное. Похороны.

Все, что на этой земле сотворено Богом,

может принадлежать дьяволу.

Милан Кундера.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Эпизод I

Год 20… 15 июля, понедельник, 6:32, утро. Место действия — станция «Таганская» Московского метрополитена. Действие — трагическая смерть молодой девушки (примерно 17–19 лет), наступившая в результате несчастного случая.

15 июля, понедельник, 13:40, обед. Место действия — станция “Краснопресненская”, Действие — трагическая смерть молодой женщины (примерно 20 лет), наступившая в результате…

15 июля, понедельник, 17:03 вечер, станция “Комсомольская”, действие…

Эпизод II