— К кому? — не поняла она?

— К покойникам, к кому же еще, — Владимир Анатольевич улыбнулся.

— Я, — опешила Лика, — вы в своем уме?

— То же самое я могу спросить у вас о вашем батюшке, — Владимир Анатольевич совсем даже и не обиделся на её этот резкий выпад в свой адрес, а даже наоборот, сумев подвести под него это свое остроумное замечание, переломившее в корне представление этой заблудшей овечки о всем здесь происходящем. — А помните Наташу Ростову? — он вдруг решил сменить тему и задал вопрос совсем из другой оперы.

— Ну, — Лика все еще недоверчиво покосилась в его сторону. — Кто же её не помнит?

— Первый её бал помните?

— Где она с Ржевским вертелась?

— С Болконским…

— Ну да, с ним…

— Так вот, — Владимир Анатольевич остановился, взял её за обе руки и заглянул в её небесные глазки, он словно и не заметил её насмешливого тона. — Считайте, что для вас это то же самое! Первый выход в свет, другими словами…

— Нет, я не Наташа, а вы не Пьер Безухов, — Лика все же попробовала сделать еще одну попытку, что бы выбраться отсюда. — Так что романа у нас с вами не получиться. У меня сильно разболелась голова, и я очень хотела бы попасть домой. Я, если честно, жалею, что согласилась сюда приехать. Нет, не обижайтесь, Владимир Анатольевич, здесь очень даже примиленько, все так красиво и богато, свечи, музыка… Видно, что все это уйму денег стоит, но… — Лика вдруг замолчала, вздохнула и через секунду продолжила: — Просто мне сегодня, почему-то нездоровится, вот и все…

— Понимаю, понимаю, — закивал тот. — Когда нездоровиться, так ничто не в радость, уж мне ли ни знать про это, самого давление еще при жизни замучило… Видите, и я уже пою под вашу дудку, разве может мертвецов мучить давление, конечно же, только при жизни…

— Вот видите, — обрадовалась она, совершенно пропустив мимо ушей его каламбурчик. — Значит, вы меня отпускаете?

— Конечно, — улыбнулся он, — и даже больше… Вас отвезет домой мой водитель.

— Спасибо.

— Но только после того, как вы выполните мою маленькую просьбу.

— Какую? — насторожилась Лика. Она сразу поняла, что здесь что-то не так, уж очень он быстро сдался, этот слащавый Владимир Анатольевич. В сказках так не бывает, тем более для взрослых…

— Я вам, милое создание, сейчас в двух словах набросаю маленький сценарий сегодняшнего мероприятия, обрисую в нем вашу роль, кстати, вы её уже играете, и… — он выжидательно замолчал, провоцируя её на вопрос.

— И?

— И если вам все это не понравиться, то уже через пять, максимум, через десять минут, вы будете совершенно свободны. Ну, как, устраивает вас такой расклад?

— Мне все равно не понравиться, — Лика вдруг улыбнулась, представив с какой рожей, он будет через пять минут сажать её в машину. — Но если вы настаиваете…

— Непременно настаиваю, — обрадовался Владимир Анатольевич, — непременно… Ваша светлость останется довольна, — он любовно потеребил свои торчащие усики, — вы не пожалеете! А сейчас пойдемте, я хочу начать с самого начала, — сказал он и увлек её в глубь зала. — Я хочу вам что-то показать.

Лика еще издали увидела огромное зеркало в очень дорогой золотой раме, висящее на стене, куда они, по-видимому и направлялись, пробираясь сквозь веселящуюся толпу ряженных.

— Минутку терпения, — продолжал уговаривать её тем временем хозяин. — Всего лишь одна минута терпения и вы, сударыня, сами увидите, что терпели не напрасно.

— Угу, — кивала она, совершенно его при этом не слушая. Лика искала родителей, но те словно сквозь землю провалились. «Ушли, что ли? — недоумевала она. — А как же я, бросили?» И музыка с каждой следующей мелодией становилась все мрачнее и мрачнее… Она и так-то здесь никогда веселой не была, а теперь и, вообще, превратилась в какой-то надрывный скрип смычков по нервам. «Да фиг с ней, с музыкой этой, Мумий Троль XVII века, переработанный и дополненный, Татушки с контрабасами…», — ругалась про себя Лика. Ей надо было выбраться отсюда, а её не пускали, вот что было главным, а музыка… Дернул же черт вляпаться, метро ей мало было.

— Восемнадцатый век, — хвастался тем временем Владимир Анатольевич висящим зеркалом. — Приобретено еще графом Шер…

— Что?

— Вы посмотритесь, — не унимался хозяин, — красота то какая! Сколько веков, а оно как новое. Говорят, что кто в него хоть раз посмотрится, тот в другое зеркало уже и смотреться не будет, не сможет, я хотел сказать.

— Да?

— Щучу, конечно… Да вы не стесняйтесь, смотритесь сколько влезет, это бесплатно, — спутник весело рассмеялся, сам больше всех довольный собственной остротой.

— А остальноё? — Лика бросила быстрый взгляд на шутника и тут же снова отвернулась к залу. С каждой следующей минутой ей все здесь происходящее нравилось все меньше и меньше, она сама не понимала почему, да еще и Машка куда-то пропала, подруга, называется. «Ну и что, поцапались, — сокрушалась она. — Что ж теперь, можно бросать меня, что ли? Мне что ж теперь, весь вечер с этим недомерком отрываться, я в третьем классе и то выше была…»

— Для вас — все бесплатно, — «недомерок» снова влез в её мысли со своими предложениями. — На этом балу вы Королева, а мы все ваши слуги…

— Какая щедрость! — съязвила Лика, но все же последовала его совету и взглянула в так разрекламированное чудо восемнадцатого века…

Лорман не верил своим глазам. Лика вертелась перед каким-то обшарпанным зеркалом, в которое и с десяти сантиметров то ничего не рассмотришь, да еще и в каком-то идиотском, давно потерявшем свой первоначальный, кажется зеленый цвет, платье, по всему снятого с какого манекена в историческом музее или, что еще хуже, вытащенного из корзины с тряпьем в одном из многочисленных столичных секондхендов. Так мало того, что она вырядилась в этот нафталин, так она еще и на голове черт знает, что устроила — парикмахерский дефолт и губки в бантик! Три косы, завязанные в узел на затылке, точнее — закрученные, и еще вдобавок с какими-то идиотскими по бокам висюльками… Полный свинец на подиуме! Отвали подруга, другими словами, сама схожу, сама тащусь, сама…радуюсь!

Вдруг изображение пропало, как будто пленка закончилась или штекер антенны из гнезда вытянули. Ш-ш-ш-ш… Снег запорошил экран. Посмотрел и хватит, называется, смотри дальше… Один за другим стали включаться другие телевизоры, стоящие рядом. Их здесь было много, вся стенка была уставлена ими: большие и маленькие, цветные и черно-белые, импортные и советские, русские и не русские, целые и не целые, старые и новые, шарпанные и обшарпанные, звездно-рубиновые и золотозвездные, японско-заспанные и рекордно-превосходные… В общем, всякие и в одном месте. Большое кино в одном, вырванном из действительности подвале, шоу свихнувшегося маразматика… Помните, как давным-давно, когда видак еще был роскошью, собирались толпой на всенощные просмотры у счастливого его обладателя и смотрели, смотрели, смотрели… Всякую дрянь, причем, без разбора смотрели и с таким еще гнусавым переводом, но с каким упоением… И ведь нравилось же, и еще как нравилось, душа пела и плоть стояла, перестраивались… Хватали все, что не попадя, все прелести свободного мира хватали, без разбора… Вот и радуйтесь теперь, жизнь прекрасна! Неоновая реклама, шикарные машины, красивые женщины и бриллиантовые сережки… Все рядом, все так реально, слюнки капают, но… Смотреть можно, потрогать — вряд ли, только видак и остается, как в самом начале! Да вот только себя то не обманешь, в сказку ведь больше не верится, выросли уже… Нужны мы им в их мире свободном, как же! Да и где он теперь, этот их сказочный, свободный мир?

Лицо Лормана исказила вымученная гримаса, его эти проблемы не касались, для него все эти проблемы были уже давно в прошлом, целых пять дней… Целых пять дней тот мир был уже не настоящим, всего пять дней… Лорман смотрел на светящиеся экраны телевизоров, но ничего там не видел. Ликина телезвезда закатилась, а остальное кино его не интересовало. В мыслях он снова был там, где над головой плескалось голубое небо, качая на своих волнах маленький светящийся кораблик с таким простым и теплым названием — солнце…