— Ну, здравствуй, Александр Андреевич. Извини, что заставила тебя так долго ждать, — добродушно и ласково приветствовала императрица Безбородко. — Что-то нездоровится мне в последнее время.

— Да полно, матушка, что вы... Дай Бог вам здоровья и жизни сто лет, — ответил смущённый таким обращением чиновник.

Императрица грустно улыбнулась. «Старость не в радость, — подумала она, — а стареть ох как не хочется». Но вслух по-деловому спросила:

— Давай докладывай, что в Польше опять происходит.

Безбородко откашлялся, сделал глубокий вдох и раскрыл свою рабочую папку с бумагами.

— 24 марта сего года в Кракове собрались польские генералы со своими полками, шляхта, горожане, а также другой чёрный люд, — бойко начал свой доклад вельможа. — Они открыто объявили войну России, Австрии и Пруссии, а также провозгласили руководителем восстания польского генерала Тадеуша Костюшко.

— Погоди, Александр Андреевич, — остановила Екатерина доклад, — напомни мне, кто этот генерал и чем знаменит? Почему именно его поставили во главе этого бунта?

Безбородко перебрал в своей папке бумаги и достал нужный лист. Опять откашлявшись, он пробежал глазами текст и продолжил доклад:

— Тадеуш Бонавентура Костюшко, 48 лет, литвин, выпускник Рыцарской школы в Варшаве, воевал в Соединённых Штатах в армии Вашингтона, дослужился там до генерала, награждён в числе лучших офицеров почётным орденом Цинциннати. В последней войне отличился в сражении с генералом Каховским и был награждён орденом «Виртути Милитари». После окончания войны уехал во Францию.

— Какая интересная биография у этого Костюшко, — опять прервала Екатерина II доклад. — И везде-то он успевает: и в Америке, и в Польше... Да, это не Емелька Пугачёв. Читай дальше.

— В день своего избрания «высшим и единственным Начальником» польских бунтовщиков Костюшко обнародовал «Акт восстания граждан, жителей Краковского воеводства».

— И что это за документ?

— В нём говорится о вас, матушка, и о короле прусском... — Безбородко немного замялся, но решил изложить императрице всю суть документа. — Якобы данные монархи создали государство тирании. Кроме этого, Костюшко распространил воззвание к армии, к гражданам, к духовенству и к женщинам.

— К женщинам? — удивилась императрица, высоко подняв брови.

— Да, к женщинам, — подтвердил Безбородко.

— Ладно, докладывай далее.

— Тот же «Акт» возложил политическое руководство восстанием на Высший национальный совет и определил в воеводствах местные органы управления — комиссии. Те же, в свою очередь, должны организовывать надзорное управление на местах. Создаются и новые революционные суды.

— Да, серьёзно этот Костюшко взялся за дело, — покачала Екатерина II головой, удивляясь, что события разворачиваются с такой быстротой. Ей стало ясно, что заговор готовился уже давно, а её Тайная канцелярия ничего не знала либо ей не доложили... Вот он дух Французской революции, бродит уже по всей Польше и Великому княжеству Литовскому.

Екатерина II редко повышала голос и старалась не выглядеть раздражённой в присутствии своих придворных, но в данный момент она не сдержалась и недовольно спросила, ударив ладонью по подлокотнику кресла:

— А что наши гарнизоны в Польше, что предпринято для погашения бунта?

— Наш гарнизон в Варшаве в одну ночь был вырезан бунтовщиками. Погибло 2265 солдат и офицеров, а в Вильно и в других гарнизонах происходило примерно то же.

Императрица глубоко вздохнула. Неприятная тупая боль, с утра поселившаяся у неё в голове, опять напомнила о себе. «Ну вот и всё. С поляками надо кончать раз и навсегда, — решила Екатерина II. — А Станислав Понятовский всё-таки не послушался меня. А зря... Теперь пусть не обижается. Слишком тяжела для него польская корона. Пора её снимать».

— Немедленно вызвать из отставки графа Румянцева, — распорядилась российская императрица, вспомнив о своём знаменитом фельдмаршале, который решил отдохнуть от ратных дел на старости лет. — Пусть он возглавит наши войска, и дайте ему все полномочия на этот счёт.

— Слушаюсь, матушка, — поклонился Безбородко и по указанию Екатерины удалился исполнять её приказ.

А императрица опять повернулась к окну, постепенно успокаиваясь и прислушиваясь, как стихает головная боль. Перед дворцом картина почти не изменилась: по-прежнему продолжалась дворцовая повседневная суета. Тёплые апрельские лучи соли да через стекло приятно грели лицо Екатерины II, и она незаметно для себя задремала.

Граф Румянцев ходил по комнате в раздумьях. В связи с последними событиями в Кракове, Варшаве и Вильно он был вызван из отставки Екатериной II, чтобы возглавить вторжение русских войск на территорию Речи Посполитой. Теперь же встал вопрос, кто из русских полководцев сможет возглавить одну из русских армий и стать основной ударной силой? Граф-фельдмаршал понимал, что до наступления зимних холодов необходимо пода вить Польское восстание, охватившее в короткие сроки огромную территорию. В противном случае эта война могла затянуться.

Кандидатом номер один являлся, бесспорно, Суворов со своим напором и заслуженным авторитетом, который он приобрёл среди русских солдат громкими победами. Правда, российская императрица вряд ли забыла его прошлые выходки и высказывания, переданные ей Потёмкиным. Однако Румянцев был человеком военным и уважал полководческий талант своего опального коллеги. Он понимал, что с таким сложным характером, как у Суворова, тяжело угодить сильным мира сего, а тем более их фаворитам. И Румянцев решил дать Суворову ещё один шанс получить фельдмаршальский жезл, будучи уверенным, что тот его наверняка теперь не упустит.

Когда ещё в 1792 году в Польше начались военные действия, Суворов подал прошение о направлении его именно туда, но императрица решила по-своему и назначила его командующим дивизией на южные окраины Российской империи в связи с угрозой новой войны с Турцией. Однако с прибытием Суворова к месту назначения эта угроза самоликвидировалась, и новому главнокомандующему на жарком юге пришлось заниматься тем, чем он занимался в холодной Финляндии, а именно — строительством крепостей. При этом из-за отсутствия денег Суворов без согласования с Петербургом рассчитывался с подрядчиками векселями, которые казначейство при предъявлении их к оплате отказывалось погашать. Возник скандал, в результате которого Суворов собирался продать свои поместья, но Екатерина II сжалилась тогда над ним и приказала оплатить из казны все векселя, сохранив в целости имущество и достоинство своего генерала.

Все последующие годы, расстроенный и обиженный на всех Суворов, несколько раз обращался к императрице Екатерине II с прошением уволить его из русской армии и даже собирался предложить свои услуги в странах, воюющих против республиканской армии Франции. Однако Екатерина II хорошо запомнила, что ей говорил Потёмкин, и понимала, что Суворов может понадобиться России и принесёт ей в нужное время ещё не одну победу.

И наконец-то этот час настал.

На территорию Речи Посполитой на подавление мятежа вступили 60-тысячная русская армия и 35 000 прусских солдат, возглавляемых самим королём Фридрихом Вильгельмом II. Суворов же до лета 1794 года участия в этой войне не принимал, пока 7 августа не получил предписание от фельдмаршала Румянцева. Уже через неделю после получения данного предписания он находился в военном походе, направляясь в сторону Бреста, взяв с собой только 5-тысячный отряд. Но по пути движения Суворов своим приказом в соответствии с полномочиями, которыми его наделил Румянцев, подчинял себе все русские отряды и гарнизоны. Таким образом будущий фельдмаршал постепенно создавал армию, которая впоследствии стала основной ударной силой для взятия Варшавы и поражения восстания.

XXI

од Брестом Суворова уже ожидал польский корпус Сераковского, но из 16 000 его солдат почти две трети составляли косиньеры. В первом же бою 3 сентября 1794 года русские кавалеристы перебили 300 польских всадников, но это была только разведка боем. Уже 17 сентября во время очередного боя у монастыря Крупчицы полк татарских конников под командованием полковника Мустафы Ахматовича, прикрывая левое крыло корпуса Сераковского, в контратаке принудил русских отступить. В ответной атаке Суворов переправил через болото свои главные силы и неожиданно нанёс решающий удар по корпусу Сераковского с фланга, где его не ждали. Полякам ничего не оставалось делать, как только укрыться в Бресте. Пытаясь пробиться к Варшаве к главным силам восставших, Сераковский с 10 000 пехоты и 3000 кавалеристов покинул Брест, но по дороге был опять атакован противником. Сераковский понял, что отступать дальше означает просто бежать, но убегать от врага и подставлять ему спину польский генерал больше не собирался.