Здесь, на этом корабле, оставаясь один на один со своими мыслями, когда его никто не тревожил, Костюшко впервые за восемь лет позволил себе расслабиться и «переключить» свои мозги с войны на мысли более мирные. Обустройство государства, где не существует диктатуры, где народ принимает участие в жизни своей страны через своих выборных представителей, уже не представлялось Костюшко таким утопичным, как это могло бы казаться во времена Томаса Мора. Внутри этого государства само общество должно «созреть», чтобы принять новые для себя условия жизни без монархов. А если с ними, то эти венценосные особы должны быть под контролем народа через тех же своих представителей. Соответственно, необходимо изменить законы и научить народ их правильно понимать и исполнять.

Много всяких мыслей роилось в голове американского генерала Костюшко, который в душе давно был республиканцем и воспринимал монархию как что-то устаревшее и отживающее свой век. Прожив в Америке восемь лет, он увидел своими глазами, что государство может быть создано и функционировать без монархических династий. А за основу закона своей страны необходимо взять лучшее из законодательства различных государств. Костюшко мысленно уже представлял, как можно применить американский опыт в Речи Посполитой. Однако вспомнив польские сеймы и сеймики, вспомнив слова Вашингтона во время их последней встречи, Костюшко невольно нахмурился. Да, Вашингтон был прав: Соединённые Штаты и Англия — это не Речь Посполитая и не Россия с Пруссией и Австрией. Соединённые Штаты — это особый случай в истории, но ведь он может повториться в каком-нибудь другом месте, если там будут созданы похожие условия.

Размышления Костюшко были прерваны торжествующими криками матросов, вытаскивающих на палубу большую акулу, которую им удалось выловить на приманку. Огромная туша самого опасного морского хищника ещё дёргалась в предсмертных конвульсиях после полученного ею удара топором по голове. Не дожидаясь, пока акула полностью перестанет агонизировать, один из матросов тем же топором раскроил ей брюхо, очищая его от внутренностей.

Костюшко неприятно было это зрелище. Насмотревшись крови и смертей на войне, он с неприязненностью относился к любым картинам жестокости, даже если это касалось не людей, а любого живого существа. Даже будучи человеком, прошедшим суровые испытания военного времени, в душе Костюшко оставался сентиментальным и мирным человеком, которому было чуждо всякое насилие. Но сентиментальность и миролюбие отходили в сторону, если вопрос касался защиты чести и достоинства человека, свободы и независимости народа. Все эти качества странным образом уживались в Костюшко и поэтому периодически вызывали удивление и в то же время уважение даже у его противников.

Каждый вечер на закате дня, когда солнце скрывалось за горизонтом, стоящий за штурвалом матрос мог видеть перед собой странного генерала. Он подолгу стоял, широко расставив ноги, на палубе и сосредоточенно смотрел в сторону заходящего солнца. Костюшко нравилось наблюдать картину вечерней зари и розовеющего небосклона, плавного перехода дня в ночь. Тогда в его душе просыпался художник, который зародился в нём при посещении уроков в академии искусств ещё во время учёбы в Париже. Как это было давно... В такие минуты ему хотелось взять мольберт и запечатлеть всю прелесть природного явления, остановив это чудное мгновение на холсте.

В один из таких вечеров к Костюшко осторожно подошёл Томаш и тихо встал рядом. Наконец Костюшко оторвался от созерцания заката и обратил на него внимание. Не оборачиваясь, продолжая смотреть куда-то вдаль, он спросил:

— Что-то случилось?

— Мне матросы сказали, что скоро прибудем в Лориан. Прикажете собирать вещи?

Костюшко задумался. Вот и всё, заканчивается плавание, и их ждёт новая жизнь в новых условиях, новые события и новые люди. Кто они, какие они? Кто их встретит? А ведь кто-то и не примет... Да, судьба... Она опять делает крутой поворот, а что ждёт их за этим поворотом?

— Завтра с утра начинай собираться. Делать тебе всё равно больше нечего.

Ещё долго они стояли рядом в молчании на палубе, любуясь светом заходящего солнца, выделяясь своими фигурами на фоне вечернего горизонта. Каждый думал о своём, надеясь на лучшее, вспоминая прошлое, мечтая о будущем, даже не догадываясь, какие сложные жизненные пути их ещё ждут впереди.

Часть третья

ВОЗВРАЩЕНИЕ

I

роехав в дорогом почтовом дилижансе по военным дорогам Францию и всю Германию, Костюшко с Томашем добрались до Познани, где и остановились в приличной гостинице в центре города. Рано утром после отдыха и лёгкого завтрака Костюшко обратился к хозяину гостиницы с просьбой найти для него какой-нибудь дилижанс или почтовую карету, на которой путешественники из далёкой Америки смогли бы добраться до Варшавы. Добродушный хозяин, которому понравился этот американский генерал своей щедростью, постарался выполнить его просьбу. На территории Польши почти не было почтовых карет и дилижансов наподобие того, на котором приехал в город Костюшко. Однако хозяин гостиницы всё-таки нашёл для него огромную немецкую коляску-брике, представляющую собой допотопный тяжёлый экипаж. Запряжённый четвёркой огромных лошадей макленбургской породы, он целенаправленно двигался в сторону Варшавы и делал вёрст по пятьдесят-шестьдесят в сутки. В этой коляске в полном молчании сидели четыре человека, рассматривающих лежащие вдоль дороги окрестности или незаметно (как им казалось) наблюдающих за своими попутчиками. Одна из пассажирок, светская дама лет тридцати, одетая в дорогое красивое платье, ехала в сопровождении молодой служанки. Она постоянно махала веером, спасаясь от жары, и с интересом рассматривала странного немолодого офицера, одетого в военный мундир непонятной ей армии. Офицер был симпатичным, гладковыбритым и почему-то безусым.

Военный также ехал в сопровождении своего слуги, который с интересом посматривал на служанку и нагло подмигивал девушке, если встречался с ней взглядом. У служанки при этом щёки покрывались ярким румянцем, и она с притворным возмущением посматривала на серьёзную хозяйку. Дама всё замечала, но упорно хранила молчание, соблюдая светские приличия, при которых представительница слабого пола не начинала первой разговор с незнакомыми мужчинами.

А офицер как будто и не замечал перед собой двух пассажирок и на протяжении долгого пути больше осматривал места, которые они проезжали. Во время коротких остановок на постоялых дворах или в деревнях, где кучер менял лошадей, офицер постоянно с кем-то разговаривал, включая холопов, по-прежнему игнорируя своих соседок по экипажу. Такое поведение офицера возмущало даму и как женщину, на которую не обращают внимания, и как пани, которая не опускается так низко, чтобы просто болтать с дворовыми слугами.

Стояла жаркая летняя погода, и после полудня стало настолько душно, что кучер останавливал экипаж чаще, чтобы пассажиры и лошади могли немного отдохнуть в тени деревьев. На одной из таких остановок Костюшко, чтобы хоть как-то нарушить молчаливую поездку, наконец-то галантно представился даме и обратился к ней с вопросом:

— Не подскажет ли мне любезная пани, где можно остановиться в Варшаве для отдыха?

Женщина, довольная тем, что теперь она сможет поговорить с этим неразговорчивым офицером, повернулась к нему и неожиданно мило улыбнулась.

— Вам следует остановиться в центре города, — пояснила она. — Рядом с ратушей лучшая гостиница в Варшаве.

Впоследствии, уже в дороге, Костюшко «разговорился» и задал ещё пару вопросов, и дама с именем покойной российской императрицы Елизаветы с большим удовольствием посвятила его во все последние светские новости. Она так увлеклась рассказами, что Тадеуш почти не спрашивал её, а лишь всё время слушал. Казалось, что пани Елизавета «накапливала» всю дорогу темы для своего монолога, и теперь её невозможно было остановить.