17 июня 1793 года в Гродно собрался последний сейм Речи Посполитой. Избрание депутатов на это представительское государственное собрание проходило под давлением русского оружия. Иногда обходились и без штыков: нужная кандидатура просто определялась какой-то суммой русских рублей. Уже на первом заседании «по рекомендации» русского чрезвычайного посла барона Ивана Сиверса сеймовым маршалком был избран депутат из Варшавы Станислав Белиньский. В столице он был широко известен своим мотовством и развратным поведением. При этом был нарушен закон Речи Посполитой, так как во время существования конфедерации должны председательствовать коронный и литовский маршалки. А Белиньский был только коронным чашником. Однако Сиверса и его сторонников данный факт не смущал. Главное, этот человек верно играл свою роль по заранее написанному сценарию.

В конце концов, после продолжительных дебатов, протестов оппозиции и самого короля, 22 июля 1793 года делегация, назначенная для ведения переговоров с петербургским двором, подписала трактат о втором разделе страны. А 17 августа этого же года он был ратифицирован сеймом, который не мог сопротивляться, когда Сиверс приказал войскам окружить сеймовый зал, арестовать нескольких послов и секвестровать королевские доходы.

Однако патриотам, которые с оружием в руках со всей Европы явились по зову Четырёхлетнего сейма для защиты своей родины, была уже неинтересна эта борьба в залах заседаний. Разочарованные поступком своего короля и сейма, многие офицеры армии Речи Посполитой подали в отставку и покинули страну. Тадеуш Костюшко также оказался в их числе одним из первых.

XIII

рошло уже две недели, как закончились военные действия, а генерал Костюшко ещё находился в Варшаве и уныло сидел в одном из офицерских клубов. С совершенно равно душным выражением лица он потягивал вино и тупо смотрел на огонь горящей свечи, стоявшей на его столе. Узнав о присоединении короля к конфедерации, генералы Михаил Вельгорский и Станислав Мокроноский от имени армии срочно направились в Варшаву. Они ещё надеялись удержать Станислава Августа Понятовского от поступка, который они считали предательством. Когда же делегаты вернулись ни с чем, Юзеф Понятовский потребовал от короля лишить его всех званий и должностей. А сегодня утром Костюшко и ещё несколько десятков генералов и офицеров польской армии также подали прошения об отставке. Прошения были приняты и удовлетворены.

«Вот и всё, — думал Костюшко с печалью. — Куда теперь? Опять сеять гречку, но уже с двумя высшими орденами воинской доблести от двух государств?» Горечь от событий последних месяцев душила его, внутри бурлил протест от поражения и не сбывшихся надежд.

После того памятного боя под Дубенкой генерал Костюшко со своей дивизией вскоре догнал армию Понятовского и влился в её ряды с готовностью продолжать сражаться дальше. Его встречали как героя, а король вскоре прислал свой указ о награждении Тадеуша Костюшко высшим орденом военной славы «Виртути Милитари». Но армия Понятовского с боями продолжала отступление.

Но вот настал тот чёрный день, когда главнокомандующий получил письмо из Варшавы. В нём польский король сообщал о своей поддержке Тарговицкой конфедерации и предлагал племяннику прекратить борьбу против русских войск и далее действовать по своему усмотрению в соответствии с обстановкой. Костюшко прекрасно помнил, как Юзеф Понятовский после прочтения письма совершенно сник и сел на стул с отрешённым лицом. Вдруг он вскочил и обратился ко всем присутствующим офицерам:

— Паны офицеры! Предлагаю считать, что это письмо мы не получали и вслух не зачитывали.

Голос командующего, вначале хриплый от волнения, обрёл твёрдость, а тон — уверенность. Молодой и горячий полководец ещё на что-то надеялся. Наверно, на чудо или на удачу...

— Каховский, думается, также получил подобное известие и прекратит военные действия, надеясь на нашу капитуляцию. Вот здесь-то мы на него и нападём! — с юношеским азартом воскликнул Понятовский.

— Фактор неожиданности? — то ли спросил, то ли подтвердил Костюшко.

— Точно. В случае успеха мы сможем раздуть новый пожар сопротивления и уверенности в победе, а победителей не судят, их любят, — сказал Понятовский и посмотрел на Костюшко, как бы прося его поддержки.

Но поддержка не потребовалась: распалённое воображение некоторых офицеров рисовало сражение и поле боя с поражённым на нём противником. «Победа или смерть... Яще польска не згинела», — раздались голоса, и предложение Понятовского было принято.

На следующий же день польская кавалерия напала на два ближайших казачьих полка, но на этом все наступательные действия и закончились. Атака была сорвана, так как за день до этого к казакам прибыло подкрепление, о чём Юзефу Понятовскому не было известно. Главнокомандующий с горечью понял, что война всё-таки проиграна, и предложил генералу Костюшко принять участие в переговорах о перемирии с Каховским.

Через день состоялась встреча двух главнокомандующих противостоящих армий, но долгих переговоров не получилось.

— Я прошу вас прекратить военные действия до получения мною конкретных инструкций из Варшавы, — предложил Понятовский главнокомандующему русской армией.

Каховский внимательно посмотрел на Юзефа Понятовского.

«Молодой, горячий... Далеко пойдёт, если не убьют», — подумал опытный генерал-аншеф, предопределяя его судьбу.

— Наше требование одно — сложить оружие и дать присягу конфедерации, — в ультимативном тоне заявил Каховский парламентёрам.

Литто Понятовского покрылось красными пятна ми. Такого унижения он не ожидал. Однако, оказавшись в роли побеждённого, ему приходилось терпеть.

— Дайте мне на раздумье полтора часа, — попросил он главнокомандующего русской армией хриплым от волнения голосом.

Каховский согласно кивнул.

Не прошло и полутора часов, как Юзеф Понятовский в сопровождении 40 офицеров принял требования генерал-аншефа Каховского. Среди этих офицеров находился и генерал Тадеуш Бонавентура Костюшко...

Воспоминания о капитуляции армии Понятовского постепенно привели мысли Костюшко в какой-то порядок. Злость и обида уступили место разумным размышлениям и анализу.

«Какие просчёты и ошибки допустили Понятовские — коронованный дядя и воинственный племянник, — в чём ошибся он сам?» — анализировал сложившуюся ситуацию Костюшко, но его размышления перебил знакомый с заметным акцентом голос:

— Я приветствую вас, пан генерал!

Тадеуш поднял голову и увидел над собой мощную фигуру Яна Домбровского.

— Коротаете время в одиночестве? — усмехнувшись, спросил бывший бригадир первой бригады кавалерии Велипольской.

Костюшко, соблюдая приличия, встал со своего места и с удовольствием пожал руку Домбровскому. Ему нравился этот боевой офицер. Имея отца австрийца и мать польку, он провёл почти всю молодость в немецкой Саксонии. Там же он получил военное образование и дослужился до чина капитана. Однако Домбровский бросил свою службу в саксонских гарнизонах и немедленно вернулся в Речь Посполитую, как только услышал о призыве Четырёхлетнего сейма встать на защиту своей родины. Видимо, немецкая Саксония не смогла стать для Яна Домбровского отчизной, за которую он был бы готов отдать свою жизнь.

Хоть говорил Домбровский по-польски с большим акцентом, а писал с грубыми ошибками, всё равно он считал Польшу своей родиной, а такие убеждения и чувства Костюшко уважал и ценил...

— Прошу, присаживайтесь, — пригласил Тадеуш офицера.

Тот не стал себя долго упрашивать и заказал себе бокал красного вина.

— Рад вас встретить, генерал, — добродушно начал беседу Домбровский, усевшись рядом с Костюшко за столом.

— Мне тоже приятно общаться с вами, — улыбнувшись, искренне ответил Костюшко. — Я слышал, что несколько офицеров вместе с вами подали прошение об отставке?