И тот, играя желваками, подтвердил его догадку.

— С женой и семьёй я пока тоже повременю, — грустно подвёл он итоги своей неудавшейся семейной жизни, и ему вдруг очень захотелось выпить.

Вашингтон понял, что со своими вопросами он, кажется, переборщил. Словно прочитав мысли Костюшко, он подошёл к стоящему в углу небольшому шкафу и достал откуда-то из его внутренностей бутылку вина и два серебряных кубка. Поставив всё это «богатство» на стол, Вашингтон сказал:

— Ну тогда предлагаю отметить ваше убытие и начало новой жизни в Европе. Кстати, а когда вы собираетесь покинуть нас?

— В течение месяца сдам дела и первым кораблём отправлюсь во Францию, — пояснял Костюшко, медленно потягивая вино, наслаждаясь хорошим напитком.

— Жаль, честное слово, жаль. Я-то думал, что Соединённые Штаты стали для вас второй родиной, — откровенничал Вашингтон, слегка захмелев от выпитого на голодный желудок вина.

— И вы не ошиблись. Но судьба у меня здесь не сложилась, а во сне я вижу мать с отцом, родные места детства, — также откровенно отвечал Костюшко. — А здесь я чувствую себя уже ненужным, чужим, что ли.

— Зря вы так... А может, есть ещё что-то, из-за чего ваше возвращение на родину так необходимо? — Вашингтон сделал ещё одну попытку узнать истинную причину такой резкой перемены в жизни Костюшко и, возможно, удержать его от необдуманных решений.

Костюшко поставил на стол пустой кубок, и Вашингтон вновь его наполнил, не забыв сделать то же для себя.

— Знаете, у меня появилась сумасшедшая мысль, которая в последнее время не даёт мне покоя и заставляет меня подолгу ворочаться по ночам.

— Интересно, что это за мысль?

— А что если у меня на родине наш сейм примет свою конституцию, похожую на Конституцию Соединённых Штатов.

— А как же ваш король? И, наконец, как на это посмотрят европейские страны, в том числе Россия? — перечислял Вашингтон причины, по которым идея Костюшко не смогла бы претвориться в жизнь. — Это война, генерал... Такая же или похожая на нашу войну с Англией. Только где эта Англия? А ваша Европа — вот она, родная, вся помещается на небольшой территории моего глобуса.

Вашингтон подтянул к себе стоящий на краю стола глобус и ткнул в него указательным пальцем. Костюшко задумчиво сидел, уставившись в одну точку, и в какой-то момент Вашингтон подумал, что он сейчас вот-вот уговорит этого сумасшедшего генерала одуматься и остаться.

— Поздно. Рубикон перейдён: я своих решений не меняю, — твёрдо произнёс Костюшко и встал, чтобы проститься. — Спасибо вам за всё.

— За что? — удивлённо спросил Вашингтон, явно не желая так быстро прерывать такой душевный разговор.

— За то, что вы есть, и за возможность общаться с вами всё это время. За вашу дружбу и помощь.

Вашингтон был искренне тронут. От нахлынувших чувств и выпитого вина, усиливающего сентиментальность любого человека, у него на глаза навернулись слёзы.

— Бог мой! О чём вы говорите?! Вы столько сделали для этой страны, и если бы вы не уезжали от нас в полную неизвестность, то, может быть, могли сделать и совершить для неё ещё много нужного и достойного.

Костюшко также был тронут этими словами, и у него промелькнула шальная мысль всё вернуть на привычные места и остаться. Но эта мысль была только мгновение, и Костюшко, ничего не добавив к сказанному, протянул на прощание руку.

— Чем я могу быть вам ещё полезен? — спросил, прощаясь, Вашингтон. Ему хотелось в этот момент сделать для Костюшко хоть что-нибудь нужное для него, но он не знал, что ему ещё предложить, кроме хорошего вина.

— Прощайте, — тихо произнёс генерал вместо ответа. — Бог даст, может, ещё свидимся на этом свете.

По-мужски пожав друг другу руки, они расстались. Костюшко вышел из кабинета, а Вашингтон грустно посмотрел на недопитую бутылку вина, потом налил себе остатки в кубок и залпом выпил.

XVIII

огда Костюшко покидал Чарлстон, его провожали два генерала американской армии, с которыми он долгие годы делил горечь поражений и радость побед. Генерал Гейтс с грустными глазами смотрел на Костюшко, гадая, увидит ли он его ещё в этой жизни. А генерал Грин долго не выпускал из грубой ладони бывшего кузнеца ладонь своего недавнего подчинённого, как будто чувствовал, что видит его в последний раз[27]. Он привязался к Костюшко за годы совместной службы и сильно переживал, что тот, вероятнее всего, навсегда покидает Америку. Своей сильной рукой, привыкшей держать кузнечный молот, он похлопал Костюшко по плечу, как бы подбадривая. Ведь его другу предстояла долгая дорога домой через океан и несколько европейских стран.

— Ну, с Богом! — пожелал в дорогу Гейтс.

— Пиши, — попросил Грин, думая поддерживать связь с Костюшко даже через океан. Они в душе надеялись, что прощаются друг с другом не навсегда.

Костюшко направлялся в Филадельфию, а оттуда, завершив все свои дела, он собирался из порта Нью-Йорка отплыть во Францию.

За бортом тихо и привычно плескались волны Атлантического океана, а солнце приятно щекотало тёплыми лучами лицо. Костюшко, прикрыв глаза, сидел на корме корабля, плывущего во Францию, а через его веки безуспешно пробовали пробиться солнечные лучики, оставляя в глубине его глаз разноцветные круги.

Костюшко было хорошо и спокойно. Он находился в том приятном состоянии ожидания, когда до цели его прибытия было ещё далеко, а непривычное для него ничегонеделание ему ещё не надоело и даже приносило какое-то удовольствие.

Томаш в первые дни плавания не знал, чем заняться. Он брался помогать матросам выполнять хоть какую-нибудь работу, не требующую особых навыков моряка. За эти качества вся команда корабля приняла его в свою компанию и приглашала на вечерние развлечения в виде танцев на палубе под дудки и барабаны или игр в кости. А по вечерам, когда на судне всё затихало, Томаш с грустью вспоминал Гриппи.

Он почему-то скучал без чернокожего друга. Костюшко, так же, как и Томашу, предоставил ему право выбора: остаться в Америке или уехать в Европу. Гриппи выбрал первый вариант. После отплытия судна, на котором Костюшко с Томашем возвращались на родину, слуга ещё долго стоял на берегу, пока корабль не скрылся за горизонтом. Потом большой и добрый чернокожий человек медленно побрёл к своему новому дому, который перед расставанием купил ему его прежний хозяин.

Костюшко открыл глаза, и сразу солнечные лучи ослепили его, радуясь, что наконец-то до брались до его зрачков. Когда глаза привыкли к яркому полуденному солнцу, Костюшко раскрыл книгу Томаса Мора «Утопия» и продолжил чтение, прерванное им на несколько минут для отдыха его уставшим глазам. Эта была одна из многих книг, которые Костюшко загрузил с собой на корабль. Изучая работы различных известных философов, начиная с древних времён, он заметил закономерность повторяющихся исторических событий, отличающихся друг от друга лишь своими сценариями, действующими лицами и временем происходящего. При этом Костюшко сделал для себя выводы, что если взять на вооружение основные принципы развития исторических процессов, то в будущем можно избежать многих ошибок, которые также повторяются известными личностями, оставившими свой след в мировой истории.

Костюшко ещё раз убедился в правильности своих выводов, изучив работу Никколо Макиавелли «Государь», в которой автор подробно расписывал некоторые принципы государственного устройства и правления, методы захвата власти и способы её удержания за собой, лишая конкурентов возможности занять своё место. Эти общие принципы могли быть применимы для любого времени в различных странах, если там созданы исторически соответствующие предпосылки и условия.

«Только республиканская форма правления, только демократическое устройство государства смогут свести на нет попытки установления в стране диктатуры одного человека и деспотизм. В то же время можно допустить создание сильного государства (республиканского, но с существенным ограничением монархической власти), опирающегося на поддержку народа», — размышлял Костюшко, прочитав очередную главу произведения известного итальянца. Обдумывая прочитанное, он с чем-то соглашался, а что-то не принимал для себя даже для обсуждения (например, замечания Макиавелли о необходимости «беспощадных решений» для достижения поставленных правителем целей).