Молодая российская императрица в начале своего правления нуждалась в серьёзной поддержке и помощи. В «польском вопросе» одним из главных её союзником был Фридрих II, с которым она поддерживала «тёплые и доверительные» отношения. Прусский король также устал от войн и нуждался как в деньгах, так и в новых территориях. Поэтому начав переписку со своей ранее опекаемой принцессой, а ныне российской императрицей, Фридрих старался быть с ней «ласковым и добрым дядей», предвкушая наступление того часа, когда Екатерина всё-таки вспомнит его не только добрым словом.

«Вы достигнете своей цели, — писал он Екатерине II, уверяя её в своей поддержке. — Вы посадите на польский престол короля по Вашему желанию и без войны... Крики поляков — пустые звуки... Надобно их усыпить, чтоб они не приняли мер, могущих повредить Вашим намерениям», — давал мудрые советы Фридрих II будущей Екатерине Великой. И она доверительно предупреждала его о своей демонстрации силы, направленной в сторону Полыни: «...Ваше Величество, не удивляйтесь движениям войск на моих границах... Я пламенно желаю, чтобы великое дело совершилось спокойно».

Когда же Фридрих II высказался о своей уверенности на мирное избрание Понятовского на польский трон «как на дело решённое», Екатерина от такой любезности с его стороны расчувствовалась и выслала ему в подарок астраханских арбузов.

Россия действовала против брюлевской, или саксонской, партии, противодействуя её стремлению после смерти Августа III короновать его сына, курфюрста Саксонского. Екатерина II была иного мнения по этому вопросу и имела свои планы по кандидатуре будущего короля Польши и великого князя литовского. Сразу же после свержения своего мужа с престола она сообщила о намерениях саксонской партии своему бывшему фавориту Станиславу Понятовскому. При этом Екатерина обещала польскую корону ему либо тому представителю семейства Чарторыских, кого они определят в своём узком кругу (с обязательным согласованием с нею). Проявив свой имперский характер в начале своего правления, она послала приказание российскому послу при польском дворе Кайзерлингу: «...Разгласите, что если осмелятся схватить и отвезти в Кенингсштейн кого-нибудь из друзей России [Екатерина имела в виду Чарторыских], то я населю Сибирь моими врагами и спущу Запорожских казаков».

Одновременно молодая российская императрица в одном из своих писем тому же Кайзерлингу дала следующие указания и инструкции: «В последнем моём письме я приказывала вам удерживать друзей моих [партию Чарторыских] от преждевременной конфедерации; но в то же время дайте им самые положительные удостоверения, что мы их будем поддерживать во всём, что благоразумно, будем поддерживать до самой смерти короля, после которой мы будем действовать, без сомнения, в их пользу».

Чарторыские, получив такую поддержку со стороны России, заняли прочную позицию относительно польского двора. Они рассчитывали при помощи русского войска захватить власть и всё-таки устроить конфедерацию для низвержения Августа III с престола. Однако известие о смерти предпоследнего польского короля, душа которого покинула его тело 5 октября 1763 года в Дрездене, предупредило возникновение новой междоусобной войны в Речи Посполитой.

Опытные в государственных и политических интригах и имеющие множество сторонников, Чарторыские намеревались завладеть сеймом и, получив поддержку большинства его депутатов, приступить к реформам, которые смогли бы со временем преобразовать Речь Посполитую в экономически развитое европейское государство. А это значило стать политически независимым от своих соседей: Пруссии, Австрии и, главное, России. Но сделать это можно было только в том случае, если бы на королевском троне Польши восседал представитель их фамилии и именно тот, на кого они укажут.

Победив своих внутренних врагов, претендующих на польскую корону (гетмана Бранивицкого и виленского воеводу Радзивилла), Чарторыские уже предвкушали победу на выборах на королевский престол Польши для своего кандидата. По их мнению, на польскую корону могли претендовать князь Август или его сын, генерал подольных земель Адам Чарторыский. И вот здесь-то Чарторыские столкнулись с препятствием, которое они предвидеть не могли. Пруссия и Россия внимательно следили за развитием событий в Речи Посполитой через своих послов Бенуа и Кайзерлинга и на этот счёт также имели свои планы.

В это сложное для принятия верных решений время старый граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин[8] был вызван Екатериной II на аудиенцию. Ей нужен был совет опытного царедворца по «польскому вопросу», по которому она уже советовалась с Никитой Паниным и почти приняла решение. Однако для полной уверенности в правильности выбора кандидата на польский престол Екатерина II хотела узнать мнение бывшего канцлера, который долгое время в годы правления императрицы Елизаветы Петровны возглавлял всю внешнюю политику России.

И вот теперь, стоя перед ней на больных от подагры ногах, ветеран Коллегии по иностранным делам высказывал императрице своё видение развития дальнейших событий в Речи Посполитой:

— Матушка-государыня, вы знаете моё отношение к этому вопросу, — начал издалека хитрый лис, — лишь бы на пользу всё было государству Российскому.

Молодая императрица улыбнулась. Умён и хитёр старик. Об этом предупреждал свою государыню Панин и просил быть осторожным в разговоре с ним. Мало ему было, что Екатерина II возвратила опального Бестужева из ссылки в его деревне со странным названием Горетово, восстановила ему все звания и чины, присвоила чин генерал-фельдмаршала и назначила пенсион в 20 000 рублей! Бестужев настоял, чтобы был издан отдельный Манифест о восстановлении его чести и достоинства, который позднее и был обнародован по всей России. Но звание канцлера вернуть себе уже не мог и активной роли в решении государственных дел не играл. Уважая опыт старого политика и его знания европейской дипломатии, Екатерина II в начале своего правления обращалась за советом к Бестужеву, сама набираясь опыта в общении с ним: «Батюшка Алексей Петрович, прошу приложенные бумаги рассмотреть и мнение Ваше написать», — просила она его, иногда ублажая самолюбие старика.

Вот и сейчас Екатерина взвешивала все «за» и «против»: мнение каждого опытного политика ей было важно.

— И всё-таки вопрос достаточно важный и может иметь серьёзные последствия для всей Европы, — подводила Бестужева к конкретному ответу императрица.

— Полякам для коронации нужен поляк, и подставить свою голову под корону Польши способны два претендента, которые и нам могут быть полезны: Адам Чарторыский или его родственник Станислав Понятовский, — начал обсуждение кандидатур на предстоящую коронацию Бестужев.

— Ну а кому из них вы отдаёте предпочтение? — спросила его «ученица».

— Если королём станет первый, то, будучи финансово независимым от внешних долгов, он со временем захочет проводить самостоятельную политику в Речи Посполитой. Тогда нам сложнее будет как-то влиять на короля и на сейм, где он имеет много сторонников своей фамилии, — высказал своё мнение по первому кандидату Бестужев.

— Ну а Понятовский? Что скажете о нём? — внутренне насторожилась Екатерина II.

— Этот беден и будет постоянно просить то денег, то солдат, на содержание которых у него этих денег нет. Таким образом, Россия сможет не только держать его на «коротком поводке», давая какие-то суммы для поддержания Понятовского на троне, но и регулировать тем самым численность польской армии, — почти закончил своё рассуждение по «польскому вопросу» Алексей Бестужев. — В то же время, — Бестужев сделал паузу, — я бы рекомендовал на польский престол сына Августа III как будущего курфюрста Саксонского...

— И на чём основаны ваши рекомендации? — опять напряглась Екатерина.

— Ещё Пётр Великий с прозорливостью усматривал пользу для России, если польская корона в саксонском дворе останется, — хитро намекнул Бестужев на значимость его предложения, которое могло быть принято во внимание императрицей в память о преобразователе и реформаторе Российского государства.