— Всё это будет выглядеть подозрительно, — перебил я, — а я не хочу, чтобы он нас выдал.

— Ты меня, значит, не понял, — спокойно сказал Аякс. — От его подозрений вреда не будет. Парень станет покладистым, как мягкая глина. Ты должен разок посмотреть, как я с ним обращаюсь. Может, мне придется сказать ему пару-другую слов, от которых он побледнеет. За мной дело не станет. Важно не упустить возможности, которые предоставляет нам судьба.

Он приводил еще какие-то аргументы, доказывая, что ни малейшей опасности нет. Поклялся, что не проронит ни слова о подлинном содержимом ящика. Обещал, что при любых обстоятельствах будет объясняться с рыбаком исключительно намеками и, как он выразился, правильно употребит свои козыри. Аякс поставил только одно условие: что операция должна быть проведена немедленно, что терять время нельзя.

— Завтра! — воскликнул он. — Уже завтра мы поговорим с Ениусом.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Решение пришло так быстро. Я не способен его осмыслить. У меня в самом деле дрожат руки.

Как только взошло солнце, мы запрягли Илок, чтобы поехать к песчаной бухте Крогедурен. Мы не хотели упустить Ениуса. Скорее всего, подумали мы, ночью он ловил треску, а в первые утренние часы будет сортировать улов и приводить в порядок снасти. Позже он, возможно, ляжет спать или куда-нибудь отправится.

Утро выдалось холодным. Деревья были мокрыми от росы, и каждое закапало землю вокруг себя слезами. В низинах стоял медленно тающий туман.

Я, глядя на круп Илок, признался Аяксу:

— Никак не могу решиться…

— Почему? — спросил он.

— Все будет зависеть от разговора с Зассером, — ответил я.

— Тогда я предрекаю, что ты решишься быстро, — сказал он.

Я очень долго заставлял Илок бежать рысью. Мы уже преодолели холмы и теперь ехали по зигзагообразной узкой дороге вдоль ущелий и долин с мягкими очертаниями, вниз, к морю. Солнечные лучи вскоре обрели привкус тепла; но прохладные ветры, налетавшие с моря, кутались в клочья тумана и облизывали нас серыми влажными языками.

— Осень, — заметил я. — Все умирает.

— Такое повторяется каждый год, — откликнулся он.

Мы быстро спускались к берегу. Незадолго до прибытия в Крогедурен Аякс взял у меня из рук вожжи: он знал тамошние дороги лучше, чем я. Туман опять сгустился; я был благодарен, что он окутал нас, скрыв от наших взглядов море и растерзанный ландшафт.

Колеса коляски скрипели по рассыпчатому песку. Мы ехали по слегка наклонной равнине, поросшей очитком, песколюбом, жесткой травой и мелкими кустиками вереска, — непосредственно вдоль столбов с натянутой между ними проволокой, которые используются для просушки или растягивания рыбацких сетей. Это уже было царство Ениуса Зассера. Чуть в стороне сидел он сам, на перевернутом ящике, и приводил в порядок удочки для ловли трески. Олива стояла рядом и помогала ему. Она услышала скрип коляски и стук лошадиных копыт, но еще не поняла, что за гости к ним едут — и имеют ли они к ней хоть какое-то отношение. Поэтому она продолжала работу, не пытаясь рассмотреть в тумане неясные очертания.

— Эй, Ениус! — крикнул Аякс, спрыгнув с коляски и направляясь по берегу к хозяину.

— А, это ты… — невозмутимо констатировал Ениус Зассер, не прерывая работу.

— Привет, Олива, — рассмеялся Аякс в лицо молоденькой девушке.

— Ты не один, — удивилась она.

— Со мной приехал мой хозяин и работодатель, — пояснил Аякс.

Я привязал вожжи к коляске, велел Илок стоять, а сам подошел к разговаривающим. И поздоровался с братом и сестрой.

— Мы бы хотели взглянуть на твою гавань, — сказал Аякс.

— Ты ведь и сам знаешь, где она, — ответил Ениус Зассер. — В сорока шагах отсюда…

— Ты бы проводил нас… — попросил Аякс.

Рыбак поднялся, сестра же теперь продолжала работать в одиночестве.

— Хороший сегодня улов? — поинтересовался Аякс.

— Так себе, — проронил рыбак.

Вскоре мы уже стояли возле моторной лодки Зассера, пришвартованной к бетонной стенке, к причалу. Квадратная гавань, глубиной не больше полутора метров и рассчитанная на один маленький рыболовный катер, была выломана взрывниками в низких прибрежных утесах. (Или, может быть, взрывники лишь расширили естественную бухточку.) Узкий проход, окаймленный грозными зубчатыми утесами, вел в открытое море. Пострадавший от непогоды вал из бревен и обломков камней, возведенный на опасном — из-за многочисленных утесов — дне, служил неэффективным волноломом. Даже при умеренном северо-восточном ветре выйти из бухты, наверное, было нельзя. Чтобы при сильной буре вытягивать моторную лодку на берег, рядом с причалом — напротив выхода из бухты — сделали маленький слип, наклонно поднимающийся к береговой зоне из нанесенного ветром песка. Там повсюду валялись острогранные обломки взорванной каменной породы. Серо-зеленые лишайники и пышные кусты сладкого папоротника уже начали возвращать эти камни, эти раненые куски гранита, в царство Природы. Вода в маленькой гавани была блестящей, зеленой, похожей на гофрированное стекло.

— Мы хотели бы зафрахтовать на одну ночь твою лодку, — сказал Аякс.

— Как это? — удивился Ениус Зассер.

— Управлять ею, само собой, будешь ты, — уточнил Аякс.

— И для чего? — спросил Зассер.

— У нас есть ящик, который надо бы погрузить на судно, в нескольких милях от берега, — сказал Аякс.

— Не слабо! — вырвалось у рыбака.

— Ты поплывешь с занавешенными фонарями и потом будешь держать рот на замке, — сказал Аякс.

— Не хочу, — отрезал рыбак.

Аякс, казалось, не услышал его.

— У Оливы в последнее время груди прямо-таки налитые, — сказал он без всякой связи с предыдущим. — Как буфера железнодорожного вагона.

Рыбак со страхом смотрел на губы Аякса. Но быстро совладал с собой. Теперь он сам притворился, будто не расслышал слов собеседника.

— Опасная затея, — сказал. — Ведь никогда не знаешь, когда подплывут таможенники.

— Для тебя-то это не секрет, — ответил Аякс. — И потом, не их забота следить, чтó отсюда вывозят; их интересует исключительно ввозимый товар.

— Может, оно и так, — раздумчиво протянул Зассер, — а все же разумнее не лезть на рожон.

— Твоя гавань тиха, как спящий глаз. И так же надежно запрятана, как живот под сорочкой… — сказал Аякс.

Рыбак попытался рассмеяться, но не сумел.

— Мне надо все обдумать, — сказал он. За таким ответом, по видимости расплывчатым, чувствовался решительный отказ.

Теперь я увидел, как Аякс прищурил глаза. Он повернулся ко мне и достаточно громко пробормотал:

— Ты заметил, что живот у Оливы выпирает вперед, будто она уже на четвертом или на пятом месяце?

Ениус Зассер сразу вернулся к буквальному смыслу своей последней фразы.

— И когда вы надумали ехать? — спросил он.

— Через три дня, — ответил Аякс, воспринявший вопрос как знак безусловного согласия. — Ближайшие ночи будут безлунными.

— После десяти вечера таможенники не появляются, — чистосердечно сказал рыбак.

Мы шагали от гавани обратно. Я теперь знал, какое подозрение (наверняка вполне обоснованное) сделало Зассера уступчивым. Я посмотрел на все еще усердно работающую Оливу, которая делит постель с Аяксом и на которой он собирается жениться, но которую, по моим понятиям, так оскорбительно скомпрометировал. Ее внешний облик не противоречил предположению Аякса, однако и не подтверждал его. Девичьи округлости под слишком нежной кожей приобрели, как бы без всякого перехода, более грубую текстуру женской зрелости. Груди действительно налились: но все же еще напоминали о росте зерновых на поле, напоенном благостью весенней поры^{238}. — Олива возбуждает желание и привлекает к себе взгляды мужчин, сама пока этого не сознавая.

— Свари для дорогих гостей по чашечке кофе! — грубовато крикнул ей Зассер. Нас он пригласил пройти в дом. Я возразил, что должен тогда распрячь лошадь и поставить ее куда-нибудь.