Его настойчивое стремление соблазнить меня было мне совершенно непонятно. Мне стоило больших усилий осознать, что для Аякса важно лишь одно: чтобы его не прогнали. В образовавшуюся брешь он бросил и свое тело, и тело Оливы. См. выше, с. 748, коммент. к с. 436.

В голосе Аякса, который все еще атаковал меня — но теперь казался умоляющим, верноподданническим, мягким и темным, сравнимым с мехом животного, — я угадывал жуткую речь моего Противника, моего Искусителя или моей Смерти. «В Новом Завете Сатана — враг Бога, одновременно искуситель, лжец и грабитель <…> способный принимать „вид Ангела света“» (2 Кор. 11, 14)… (Махов, с. 327).

Палудремотное молчание Аякса, казалось, сгущалось вокруг ледяного хаоса. Ср. средневековые представления о демонах (Махов, с. 128–129):

Мне показалось, что дух моей руки и моего рта, то есть частей собственного тела, посланных мною вперед, чтобы… чтобы обнять, поцеловать Другого, — что этот дух наткнулся на ледяной блок. «Дух» (еврейск. rûah, греческ. pneuma, лат. spiritus, нем. Geist) означает прежде всего «подвижный воздух, ветер». Животным и людям он дает «дыхание жизни». Как жизненное начало rûah есть собственность Бога: живые существа умирают, когда Бог лишает их дыхания. О «ледяном блоке» см. выше, коммент. к с. 560.

— Я не понимаю причины наших страданий. Страданий людей и животных… Все воспринималось бы так легко — любой разговор и любое предложение, — если бы душа была зримой… если бы нам не приходилось полагаться только на свои догадки… <…> — Ты что же, требуешь, — крикнул он, — ты требуешь, чтобы я теперь, еще в эту ночь, приволок к тебе Оливу?!! Я думаю (судя по структуре диалога), что предложение Аякса прислать Оливу является непосредственным откликом на выраженное Густавом желание — увидеть душу; что Аякс не может не подчиниться такому желанию и что Олива это и есть душа.

— Я отдался тебе под нож. Это было твое желание. Под конец оно стало и моим. Да, но не за такую же цену: не за ту цену, что ты будешь ухмыляться мне в лицо, как ухмыляется живодер, когда приканчивает стонущую, смертельно больную скотину. Ты живодер! В новелле Янна «Свинцовая ночь» — в сновидческом городе — встреченное героем, Матье, его «второе Я», пятнадцатилетний Андерс, рассказывает, как какой-то житель города подвергает его истязаниям (очевидно, имеется в виду сам Матье, подвергающий собственное прошлое объективно-логическому, не окрашенному любовью анализу: Это настигнет каждого, с. 78; курсив мой. — Т. Б.):

Аякс, по сути, такой же двойник Хорна, как Андерс — двойник Матье, разве что он старше Андерса; но отношения между ним и Хорном развиваются приблизительно так же.

Скопившаяся внутри Аякса мерзость окончательно исчерпала себя в треске, свисте и барабанной дроби ругани, в этом бесчинстве оскорблений… <…> Против таких слов бесполезно обороняться. Что они вообще значат? Как возникают? Понятно, что это только слова, а отнюдь не отчетливые представления; что происхождение их установить невозможно, как и для любых орудий уничтожения… производящих важные перемены… Ср. средневековые представления о дьяволе (Махов, с. 366, 375, 384):

…в речи Аякса прозвучала и такая потрясшая меня фраза: «Я хорошо себя чувствовал в этом доме; это первое встретившееся мне место, где я хотел бы родиться — и где желаю себе умереть, в собственной постели». Поскольку у дьявола нет своего дома, единственная его надежда — удержаться в доме приютившего его человека (см. выше, с. 748, коммент. к с. 436). На сей раз Аякс пытается соблазнить Хорна, внушая ему жалость к себе (и к участи человека вообще?). То, что Хорн (чисто интуитивно) не поддается на этот соблазн, видимо, понимается Янном как большая победа. Подтверждение тому — аналогичный эпизод в «Угрино и Инграбании». В ночь после кораблекрушения, которое пережил рассказчик, его попутчик — Косарь-Смерть, как выяснится позднее, — ссылаясь на свой страх, просит разделить с ним постель, но обмануть молодого человека ему не удается (Угрино и Инграбания, с. 42–44).

Нетерпение, которое ты проявлял в отношениях со мной, не просто свидетельствует об отсутствии у тебя снисходительности — оно порочно. Ты предаешься тайному греху: завидуешь мне из-за моего маленького состояния… О нетерпении и зависти как качествах дьявола см. выше, с. 765, коммент. к с. 544, и с. 754–755, коммент. к с. 489.