Я, нижеподписавшийся, Густав Аниас Роберт Хорн, излагаю свою последнюю валю:

I. Поскольку я не имею ни прямых наследников, ни близких родственников, я распоряжаюсь, что мое имущество, моя недвижимость и будущие гонорары за мои музыкальные произведения должны перейти к моей родной общине Осебек^{467}; но — с указанными ниже ограничениями:

II. Теперешнему младенцу Роберту Сандагеру, родившемуся 3 ноября сего года в Остеркнуде^{468}, из моего наличного денежного состояния должна быть передана сумма в пять тысяч крон, независимо от того, какого возраста он достигнет к моменту моей смерти.

III. Еще один ребенок, чье имя я пока не могу назвать, тоже должен получить сумму в пять тысяч крон. В должное время я вручу одному из исполнителей моего завещания письмо с надписью: «Дополнение к моему завещанию», — где укажу имя этого наследника. Если же к моменту моей смерти такого «Дополнения к моему завещанию» не поступит, исполнители завещания вольны, без всяких ограничений, выбрать ребенка по своему усмотрению; но только он должен быть здоровым и, к моменту моей смерти, еще не перешагнувшим рубеж семилетнего возраста.

IV. Что касается принятия общиной Осебек — после вычета вышеупомянутых сумм — остающихся частей моего имущества, то я хотел бы присовокупить к сказанному еще следующие условия и одну просьбу: а) Принадлежащие мне лес, утесы, недавно посаженные деревья и живущие в тех местах дикие животные должны быть оставлены в покое^{469}. Использовать в хозяйственных целях древесину я разрешаю лишь по прошествии ста пятидесяти лет и то лишь таким образом, чтобы не уменьшалось наличное количество деревьев и чтобы характер леса сохранялся. Устраивать там каменоломни я запрещаю; б) На поросшем вереском плато была проделана посредством взрывов похожая на колодезную шахту дыра в каменной породе. Я хотел бы, чтобы меня похоронили на дне этой шахты^{470}. Мое тело пусть накроют кускам парусины, а потом заполнят шахту бетоном, замешенным на щебне, и обломками камней. Я прошу для себя очень долгого могильного покоя. Поскольку выражение «вечный покой» ни к чему не обязывает, я назначаю срок в триста лет^{471}. За такой срок место моего захоронения, скорее всего, забудут: если память о нем не будет поддерживаться намеренно.

V. Если получится, что я проживу так долго, что моя лошадь Илок достигнет двадцатилетнего возраста, я прошу убить ее и похоронить вместе со мной в этой погребальной шахте^{472}. Если же к моменту моей смерти лошадь будет моложе, ее следует отдать на попечение какому-нибудь крестьянину, о котором известно, что он хорошо обращается с животными. Он должен — чтобы он мог, без ущерба для себя, давать кобыле «хлеб милости»^{473}, — получить из моего наличного состояния четыре тысячи крон, а именно: в виде десяти ежегодных выплат, каждая по четыреста крон.

VI. На мои похороны должно быть выделено четыре тысячи крон. Приблизительно такую сумму придется израсходовать на цемент, гравий, щебень, заработную плату возчикам и рабочим. Если от упомянутой суммы останется неизрасходованный остаток или даже вся сумма — потому, скажем, что под влиянием наследников и исполнителей завещания такое мое погребение вообще не состоится, — то на эти деньги следует закупить сено на зиму для косуль, проживающих в лесах нашего острова. В любом случае, эти деньги не должны пойти на пользу или во вред какому бы то ни было человеку — независимо от того, будет ли исполнена моя просьба.

VII. В остальном община Осебек может совершенно свободно решать, как она распорядится моим имуществом, состоянием и доходами. Но только община, как главный наследник, должна взять на себя выплату всех полагающихся налогов и государственных пошлин.

VIII. Исполнителями завещания я назначаю кандидата юридич. наук господина аудитора Павла Еркинга и господина ветеринара Даниэля Льена. Если они будут возражать против такого назначения или к моменту моей смерти окажутся недееспособными, я прошу, чтобы их заменили — в этом качестве — господин судья Ротны и господин notarius publicus^{474} в Мариахафене.