Я вас считал достаточно умным (поскольку — как унтерменш — вы писатель), чтобы вы сами могли понять: нас интересует ваше отношение к так называемому поэту Янну.
Здесь, в романе, в роли такого «унтерменша» (то есть низшей личности, см. коммент. к процитированным словам: там же, с. 344) выступает, похоже, Аякс.
334
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 525.</b>
Неужели дело дошло до того, что он боится меня? Он, волк, — боится меня? Ср. средневековые представления о дьяволе (Махов, с. 351–352):
Феномен зеркальности демона — его зависимости от состояний, мыслей и поступков того человека, на которого он был ориентирован <…> проявлялся и в ситуациях страха. Если человек переставал бояться демона, то демон начинал бояться человека: демон и здесь был зеркалом человека, отображавшим его — как и настоящее зеркало — в перевернутом (относительно оси симметрии) виде. Иначе говоря, побежденный страх перед демоном не исчезал, но перетекал в самого демона…
Поворотным моментом в отношениях Аякса и Хорна становится открывшийся для Хорна (благодаря рисункам) шанс вспомнить Тутайна и себя прежнего.
335
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 530.</b>
«Статуя богини, увиденной мною в семистах метрах над долиной Уррланда». Об этом эпизоде см.: Деревянный корабль, с. 439–442.
336
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 531.</b>
Я припоминаю тот вечер, когда пошел прогуляться вверх по долине, к озеру. На обратном пути местные парни подстерегли меня возле каменной осыпи и стали швырять в меня камни. Поранили мне лодыжку. См.: Свидетельство I, с. 491–492.
337
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 538.</b>
Аякс чувствовал в себе этого первопредка, этого полубога, этого прародителя человечества, которое способно на все. То есть Хорн прослеживает (или переживает, следуя в регрессивном направлении) эволюцию Аякса (дьявола) вплоть до эпохи того первобытного бога, которого он однажды увидел в лавке китайца Ма-Фу (Свидетельство I, с. 123), или даже до еще более ранней эпохи, когда сам лес «был божеством, изрыгающим пищу и чудовищ» (Свидетельство II, с. 536).
338
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 538.</b>
Его лицо сделалось совершенно каменным: предстало передо мной в удивительной, беспримесной жесткости. Оно было отмечено гордостью (Stolz), потому что в сознании Аякса не осталось ограничений. Ср. описание гордыни как главного греха дьявола с точки зрения средневековых богословов (Махов, с. 107–108):
Первое деяние дьявола было продиктовано гордыней; можно сказать, что, возгордившись, он сразу же тем самым из ангела превратился в дьявола. Гордыня, таким образом, не есть некое статическое моральное «свойство»: она — поступок-превращение, ибо она немедленно изменяет саму сущность того, кто ее испытал. «Возгордиться» — значит перестать быть самим собой, стать иным: из блаженного превратиться в падшего.
Однако, испытав гордыню, ангел изменил не только себя (немедленно превратившись в дьявола), но и весь мир: в мир вошел грех. Гордыня — это еще и космическая катастрофа.
339
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 538.</b>
Но мало-помалу лицо это стало распадаться, перемещаясь сквозь тысячелетия. К нему подмешивалась другая человеческая натура, с более боязливыми предками. На него воздействовал Закон. Оно начало дрожать… Имя дьяволу «легион» (Лк. 8, 30–31). «Дьяволу присуща особого рода внутренняя множественность, которая вовсе не сводится к тому простому факту, что демонов — много. <…> Способность дьявола умножаться на глазах, превращаться в толпу не вызывает у монаха никакого восхищения: он понимает, что дьяволу попросту отказано в том простом даре, которым обладает человек, — всегда быть самим собой» (Махов, с. 254 и 256).
340
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 541.</b>
Обнаруженная им — как ему кажется — темная дыра чужой души, тоже изгнанной в пространства Безмерности, внушила ему ложную надежду на чудо двойного отщепенства: на безмолвное совокупление двух проклятых тел. Аякс здесь явно выступает в роли дьявола или демона (см.: Махов, с. 356–357):
Если дьяволу в его обреченности и доступно некое утешение, то оно состоит в том, чтобы навечно задержать человека рядом с собой (преградив ему путь вверх, к закрытому для дьявола небу), превратить его в «товарища по несчастью». <…>
Так в демонологических текстах появляются понятия «сообщничества», содружества, утешения (socium, consortium), даже «единокровности»… <…> Разумеется, все эти понятия в области отношений с дьяволом отчуждаются от своего «естественного» значения, приобретают некий гротескно-пародийный характер. Никакой близости к демону, никакого сочувствия к нему и товарищества с ним быть не может.
Выражение «темная (или теневая) дыра» (Das Schattenloch). применительно к душе, приводит на память «дыру» (Loch) как вход в Нижний мир (Unterwelt), в Деревянном корабле: с. 32–33, 35, 43, 64, 121 (и коммент. на с. 238), 127, 196, 200. Встречается это понятие и в Свидетельстве I: 275, 347, 357 (и коммент. на с. 832), 699, 723. О возможности интерпретации Нижнего мира как подсознания см.: Деревянный корабль, с. 482–483.
341
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 541.</b>
Он был куском Первобытности, с самого рождения. Был… отставшим от части солдатом… <…> Каждый человек устроен как он. Каждый — если не развивал себя — пребывает в плену у своих личин, в подчинении у своей плоти, в страхе перед своей беспомощностью. Ср. средневековые представления о дьяволе (Махов, с. 103):
Дьявол — этот, по излюбленной в патристике формуле, hostis antiquus, «древний враг», — в то же время враг предельно обобщенный. <…> Эта новая для идеи врага обобщенность — если не сказать универсальность — проецируется и на временную ось: враг — «древний», а это означает, что он был таким всегда, с начала рода человеческого.
342
<b>Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 542.</b>
Он — это плоть, которая стала человеком… Если Христос — богочеловек: дух, ставший плотью (Ин. 1, 14: «Слово стало плотию»), то Аякс — это «человек-животное» (Свидетельство II, с 543: «В зале суда он стоит совершенно один, в полном одиночестве, презираемый всеми: человек-животное, беззащитный, как все животные»); (чистая) плоть, ставшая человеком. Но точно таким был в начале своего преображения и Тутайн (Свидетельство I, с. 106): «Очень одинокий, но и запачканный какой-то грязью — или обремененный какой-то помехой, которая выражается в глупости, в непостижимом непонимании, демонстрируемом по отношению к Чуду» (подчеркивание[5] в обеих цитатах мое. — Т. Б.). Разница лишь в том, что встреча с Тутайном происходит, когда взрослая жизнь Хорна только начинается, когда он и Тутайн способны меняться; Аякс же является Хорну незадолго до смерти последнего, когда сил на развитие уже точно нет и неясно, хватит ли сил для защиты последних рубежей своей личностной позиции.
