Понедельник, 2 января.

Отчужденность Берн-Джонса ^{593}, его постоянный интерес к духовному и пренебрежительное отношение к фактам жизни, завершили во мне то изменение взглядов, которое началось уже пару лет назад. Иссяк, остался в прошлом мой интерес к «реализму», к «натурализму». Теперь я понимаю, что литературное произведение, описывающее современную жизнь, может игнорировать реализм и при этом оставаться великим. Задача /писателя. — А.Л./ — отыскать красоту, которая всегда скрыта от глаз. Если красота найдена, то фактическая сторона большого значения не имеет. Впрочем, некоторую роль факты жизни все же играют. И хотя я должен признаться, что в прошлом слишком высоко ценил реализм, я не вполне понимаю, почему следует без него обходиться. Свою задачу я вижу в том, чтобы изобразить скрытую красоту и при этом оставаться верным правде жизни. Пренебрегать ею в любом случае не следует. Ради того, чтобы раскрыть красоту глубоко и всесторонне, правда жизни может подвергнуться определенному искажению — лучшего слова подыскать не могу. Однако и в будущем пренебрегать фактами жизни нельзя. Достижения лучших французских писателей, а также Тургенева и Толстого, могут послужить образцом для всех вступающих в литературу писателей.

Пятница, 6 января.

Сегодня за завтраком обдумывал книгу о современной литературе, которую собираюсь со временем написать. Назову ее «Наши прозаики». В ней будут главы о «продуманном интересе к технике письма», о которой старшее поколение, по всей вероятности, понятия не имело; о безграмотности наших ведущих писателей, о том месте, какое в действительности занимают в литературе Диккенс, Теккерей, Джордж Элиот, все те, кто (смешно сказать) всегда считался выше критики; о Тургеневе и о том, как соотносятся между собой литература английская и континентальная, о роли в литературе личности автора на примере Джорджа Мура. <…>

Четверг, 14 декабря.

«Утраченные иллюзии» Бальзака меня, скорее разочаровали (я, правда, еще не дошел до приезда Люсьена де Рюбампре в Париж). Сему высоко превозносимому и прославленному шедевру не хватает, на мой взгляд, творческой мощи; читать порой довольно скучно.

Из всей известной мне поэзии я чаще всего и с особым, непреходящим удовольствием вспоминаю сонет Бодлера «Гигантша».

Суббота, 26 декабря.

Вчера, на Рождество, читал «Тайфун» Конрада, потом — несколько рассказов Уэллса. А также — знаменитого «Матео Фальконе» Мериме: если что и запомнилось, так только крайняя жестокость корсиканской истории. <…>

Пятница, 8 января.

<…> Монолог Мармеладова о своей загубленной жизни в одной из первых глав «Преступления и наказания» — один из самых блестящих примеров смеси трагедии и юмора, какой только приходит в голову.

Вторник, 19 января.

До завтрака кончил «Джекила и Хайда». Недурно. Все, что писалось /Стивенсоном. — А.Л./ раньше, — лучше, но и эта повесть вполне пристойного уровня. Что же до научной стороны дела, то после Уэллса «Джекил и Хайд» слабоват. Теперь уже ни один писатель не вправе писать о науке «спустя рукава». История со снадобьем в последнем письме Джекила несерьезна и неубедительна, она портит самую сильную часть книги. А вот психологический рисунок последней главы в самом деле очень убедителен.

Среда, 3 февраля.

<…> Сцена поминок, которые устраивает Катерина Ивановна в «Преступлении и наказании», сделана великолепно. Точность в деталях, наблюдательность в сочетании с грубым юмором. <…>

Воскресенье, 21 февраля.

Вчера в «Амбигю» — «Нана», драма в пяти актах по роману Золя в постановке Уильяма Баснека… Пошлейшая мелодрама с дурацкими комическими интермедиями. Зато вспомнилась книга — и восхищение, с каким я когда-то ее читал, утроилось. К великим романам «Нана» не принадлежит — но «сделана» книга превосходно, труд в нее вложен колоссальный. Интересно, какие чувства испытывал Золя, когда писал последние строки?!

Воскресенье, 31 июля.

Вернувшись в Англию после семимесячного отсутствия, я испытал странное чувство… Я стряхнул с себя Францию… и вдруг увидел, как же Англия хороша… Я так устал, разленился, да и Уэллс так меня заговорил, что я даже вещи не разобрал. Уэллс такой замечательный собеседник, что все время думаешь: как бы не забыть то, что он сказал. Он переполнен идеями, от него за версту веет интеллектуальным радикализмом. Жаль, что невозможно собрать и сохранить все, им сказанное. А впрочем, этот источник никогда не иссякнет. С тем же успехом можно бояться, что кончится вода в ручье. Эти два дня я читал гранки «Пищи богов» ^{594} и поделился с ним своим мнением. Когда я говорил, он напрягся и очень нервничал.

Среда, 11 января.

По рекомендации Уэллса читаю «Послов» Генри Джеймса. Из 450 страниц прочел 150 — и бросил. Уэллс прав: парижские зарисовки, а также жизнь англо-американской колонии в Париже, на удивление хороши, да и написан роман хоть и сложно, но на редкость точно, почти безупречно. Сюжет же, как мне показалось, скроен неловко, не хватает искренности, идущего от души чувства. Пришел к выводу, что книга, пожалуй, не стоит того, чтобы сквозь нее продираться.

Среда, 25 сентября.

Читаю последнее время довольно много. Прочел «Секретного агента» Конрада. Сенсационный роман, написанный в манере психологического реализма. Новелла, растянувшаяся в роман. Ни одного завершенного эпизода. Сцены в посольстве — искренняя попытка изобразить события, о которых автор имеет лишь самое общее представление. Зато домашняя жизнь иностранного агента, характер его жены, то, как «схвачены» их отношения, получились превосходно; хорош и слабоумный мальчик, брат жены, который становится жертвой преступления. С другой стороны <…> последние сцены между женой и анархистом после смерти ее мужа слишком нелепы и вздорны, задуманы-то они хорошо, а вот выполнены неважно. В целом же, особенно после «Ностромо», книга производит впечатление довольно поверхностной.

«Путешествие по Франции и Италии» Смоллетта. Отличная, желчная книга, читал не отрываясь. Такие книги не входят в число шедевров, ибо рассчитаны на избранных. Автор умен, искренен, не слишком разбирается в искусстве, зато хорошо образован и обладает поистине несокрушимым здравым смыслом. Психология врача, но в еще большей степени — судьи, председательствующего в городском полицейском суде. Немного менее doux [225] и более прям, чем Филдинг. Закрываешь эту книгу и благодаришь судьбу, что тебе не пришлось путешествовать в XVIII веке.

Пятница, 14 февраля.

Посмотрели две пьесы Дж. Б. Шоу «Оружие и человек» и «Обращение капитана Брассбаунда». Меня потрясла нравственная мощь обеих. Вторая пьеса местами скучновата, но недурна, если не считать нелепейших мелодраматических эффектов. В целом же, я о Шоу теперь лучшего мнения. Самое в его пьесах поразительное — это то, что они собирают полные залы. Для воспитания зрителей Шоу сделал необычайно много.