Уильям Мейкпис Теккерей ^{456}

Он назначил мне встречу в Сент-Джеймском парке, у колонны герцога Йоркского в день Гая Фокса ^{457}. В положенное время он стоял возле ступенек и растроганно следил за играми детей, которых сопровождала, кстати говоря, очень хорошенькая и молоденькая нянюшка. Окинув напоследок детвору любовным взглядом, высокочтимый и достойный мистер Панч взял меня под руку своей миниатюрной ручкой и мы отправились гулять по Мэллу.

Мне нужно было высказать своему патрону и благодетелю необычайно важные соображения (по крайней мере, мне они казались таковыми). Я побывал во многих странах как посланец Панча ^{458}, но, как и всех людей пытливого ума, начиная от Улисса и кончая нынешними путешественниками, меня не оставляла жажда странствий, и я намеревался предложить хозяину послать меня в еще одну поездку. Я с жаром убеждал его, что было бы разумно посетить Китай, а еще лучше Мексику — теперь это возможно, раз война окончена, и, кстати, почему бы не отправиться в Америку, где, несомненно, будут рады корреспонденту Панча и где так любят сдобренные юмором дорожные заметки?

— Мой милый Спек, — сказал мудрец в ответ на мои разглагольствования, — должно быть, вам уже лет двадцать пять, и, значит, вы отнюдь не мальчик. Вы написали множество статей для моего журнала, плохих, хороших, средних — всяких, и полагаю, уже обзавелись некоторым пониманием жизни. Неужто, прожив столько лет в своей стране, вы не знаете, что англичане совершенно безразличны ко всему, что происходит за границей? Кого интересуют бракосочетания в Испании, сражения в Мексике, скандал в Швейцарии? Вы можете сказать, что значит слово «Ворор» — фамилию человека, название законодательного органа или селение в кантоне Ури? Вы знаете кого-нибудь, кто бы читал сообщения в газетах об Испании и Португалии? Меня тошнит от одного лишь вида имени «Бонфен», а слова «Коста Кабраль» приводят меня в содрогание! ^{459} — Тут он зевнул с такою силой, что все мои надежды на поездку улетучились. Придя в себя от этого могучего усилия, Мудрейший и Добрейший продолжал: — Вы любите порою баловаться живописью, мистер Спек, скажите-ка, любезнейший, какой раздел на выставках предпочитают англичане?

Я, не колеблясь отвечал, что нашей публике милей всего портреты. Когда я выставил свое большое полотно, с изображением Гелиогабала, признаюсь, что к нему… «Никто не подошел, — подхватил мистер Панч. — Зато все с интересом смотрят на портреты, и то и дело слышится, как люди восклицают: „Клянусь честью, матушка, это же миссис Джонс в белом атласном платье и с диадемой на голове!“ или „Ей-богу, это олдермен Блогг, застигнутый грозой!“ и так далее и тому подобное. Британцы любят видеть то, что им знакомо, вы понимаете, что я хочу сказать. Спек? В журналах, как и на картинах, они желают видеть олдермена Блогга, сэр», — он смолк, пока мы подымались по ступенькам постамента герцога Йоркского, потом остановился, немного задыхаясь, обвел тростью расстилавшуюся перед нами панораму. На улицах царило оживление, стайки детей резвились у подножия колонны, на страшной скорости носились омнибусы по Хауэлл-стрит; на площади Сент-Джеймс стояли экипажи, рядом с ними переминались с ноги на ногу ливрейные лакеи; статуя Британии, парившая над зданием пожарной охраны лондонского графства, смотрела вниз на Квадрант и на всю округу.