У матери Сад осенний в крупном янтаре. Что пред ним созревших нив наследство? В том саду играет на заре Нежное, смеющееся детство. Издалёка тянется ко мне, За деревья убегает снова, — Нас обоих видит мать во сне И не хочет видеть сна иного. Яркая, недолгая пора, — Сад огнем пылает, не сгорая. — Подойди ко мне, дитя добра, Подойди: я — молодость без края. В ожиданье громких саарú [149]Вместе мы не будем спать ночами. О, побудь со мной! Не говори: — Четверть века пролегло меж нами. Ласточка и море Ласточка падает с неба стремглав, Свищет и вьется над кúпенью белой Острые крылья свои распластав, Мчится — и вот ее нет: улетела. Что ей до этой тяжелой волны, Что ей до кипени этой жемчужной? Брызги соленые ей не нужны, Ветра бездомного пенье — не нужно. Помнишь — со мною была ты вчера? Ты от меня ничего не хотела. Я-то ведь знаю, что это — игра Ласточки быстрой над кипенью белой. «Пускай безумцем буду я для мира…» Пускай безумцем буду я для мира, — Ты моего желанья не забудь: Могилу мне под алычою вырой, Ее цветы мне урони на грудь. Когда ты сжечь захочешь сердце это — В любом саду среди окрестных гор Из розового персикова цвета, Из ярких маков разведи костер. Тогда я в дымных траурных обновах, Как ивериец, в бурке, на коне, На крыльях — нет! — на ирисах лиловых К небесной потянусь голубизне. Я обезумел в день цветенья мира. Когда и я покину белый свет, Могилу мне под алычою вырой, Сожги в цветах. Других желаний — нет. Реваз Маргиани (р. 1916) Иавкалти И любовь твоя, и жалость живы в сердце у меня. Ты в тот вечер не смеялась, ты склонилась, как фиалка на дороге у плетня, Иавкалти, Иавкалти. Все мне снится стан твой гибкий, темных глаз твоих игра. Яркий блеск твоей улыбки был похож на разноцветный блеск фазаньего пера, Иавкалти, Иавкалти, Иавкалти, как мне жалко, что к тебе дороги нет. Кто бы думал, что фиалка разожжет пожар несчастий и прольет потоки бед, Иавкалти, Иавкалти, Мне твой взор нужнее хлеба. Если б ты пришла на миг, я б крылом коснулся неба, пел бы в облаке туманном, если б я тебя настиг. Прилети ко мне фазаном, Иавкалти, жди меня на дороге, у плетня. Иавкалти, Иавкалти!.. В покинутом доме Что-то забыл я в покинутом доме — Нежность, печаль, сновиденья, быть может? Вот почему я брожу, как в истоме, И одиночество душу мне гложет. Что же из бедных пожитков забыли Упаковать в день отъезда веселый? В доме среди запустенья и пыли Воспоминанья жужжат, словно пчелы. Жалко сокровищ — слетавших ночами Тайных созвучий, раздумий бессонных, Жалко, что не уложили с вещами Смех, отдававшийся в стеклах оконных… Жалко, что в доме осталась, как птица, Матери ласка, что в комнатах где-то Радостный лепет ребенка томится, Плачет его поцелуй без ответа. Бусы слезинок — за малостью малость — В щель закатились и, пусть по ошибке, Светлое пятнышко в доме осталось — Радужный промельк отцовской улыбки. В доме пустом — сотрясавшая балки, Медноголосого гимна громада, Дружные песни старинной закалки, Ветер Мтацминды, дышавший прохладой. Шумные возгласы юности ранней, Стайка стихов, недовольная мною, Робость мечтаний и горечь желаний В доме остались за каждой стеною. Там, под охраною старого крова — Труд ежедневный и праздничный роздых, Ярко пронизанный нитями слова И вдохновеньем насыщенный воздух. Что-то забыл я в покинутом доме — Нежность, печаль, сновиденья, быть может? Вот почему я брожу, как в истоме, И одиночество душу мне гложет. Иосиф Нонешвили (1918–1980) Кетевана Иремадзе Высокую женщину я вспоминаю — Она по проспекту идет, И слышен мне веер ее… я не знаю: Иль ветра печальный полет? И лунные тени бегут по чинарам, Чинары глядят на луну, — Недаром грузинки по улицам старым Любили гулять в старину. Шелка прошумят и тревожно и странно, И горло сожмет немота, Проходит ли Орбелиани Манана, Сестер Чавчавадзе чета. Проходит в моих сновиденьях другая — Спокойна и ликом светла, Крылатая сила и прелесть былая Здесь, в Грузии, не умерла. Высокую женщину я вспоминаю — Она по проспекту идет, И слышен мне веер ее… я не знаю: Иль ветра печальный полет? |
