Амо Сагиян (р. 1915) Синяя песня Есть светло-синий мир воспоминаний, Где горы в небо синее одеты, И ноги у меня, как ноги неба, И я стою в пустыне светло-синей Один и одинок… По лбу проходят Светила синие, а на груди Четыре ветра бьются в синей злобе И с ярко-синим свистом пропадают Неуследимо в синей пустоте. Осаживаю синим свистом трепет Тревожно-голубеющего сердца, Но в трепете зыбучей высоты От голубого головокруженья Покачиваюсь… Мирозданье снова Переворачивается, И снова дремлют надо мною горы, И боги дремлют подле ног моих. «Темнеют горы на горах…» Темнеют горы на горах, Ущелья в глубине ущелий. Мне чужд заката смутный страх. Темнеют горы на горах. Воспел я отчий мир в стихах. Я от камней зачат в камнях, Мне в колыбели камни пели. Темнеют горы на горах, Ущелья в глубине ущелий. Мне чужд заката смутный страх. Осень в горах Осень втягивается в лощины Из ущелья сквозь просвет, Осень цвета камня и глины, И конца ущелью нет. Инеем исчерчены склоны, Холод твой — как моя печаль, Вдоль ущелья мой вздох приглушенный За тобою тянется вдаль. Просветлел твой поток гремучий, Камень сух под стопой твоей, Твои оседлые тучи — Кочевье седых камней. На дальнем берегу Товарищи по играм и забавам Ведут меня на дальний берег свой; Как Иисус, стою в тряпье кровавом, Исхлестанный крапивой и лозой, — Я вам не лгал, я был у птиц в неволе, Я никогда не забывал друзей…— Оправдываюсь и кричу от боли И просыпаюсь в комнате моей. Так жить Пускай погаснет свет во взоре. Но только бы слова, как сеть, Держали мысль, и петь, и в хоре Не онеметь, не онеметь. Скатиться бы слезой пролитой, Упасть бы птицею подбитой, Но только бы в неволе быта Душой не тлеть, душой не тлеть. Пускай меня согнет работа, Годам забот не будет счета, Но только бы в часы полета Не тяжелеть, не тяжелеть. И жить веками, жить веками, Сшибаться грудь о грудь с горами, Дышать ветрами, встретить пламя, Гореть, и крепнуть, и сгореть. «Радуга животрепещущая…»
Радуга животрепещущая, По ветвям выгибающаяся, На дерево переселяется Из моей красно-зеленой мечты. Оравел [127] Ушло в туман воспоминаний детство, И луч его, как сказка, догорел, Но принял я ваш оравел в наследство, И сказку воскрешает оравел. О, сколько раз для прямодушной песни Я покидал предел забот и дел, Но нет напева чище и чудесней, Чем ваш, землей пропахший, оравел. И я, в ладу с судьбою, как другие, Во славу жизни много песен спел, Но с чем сравнить мне звуки дорогие И отчий дух, проникший оравел? Вы, мудрые отцы земли армянской, Я жизнь отдам за гордый ваш удел. Но как воспеть мне подвиг ваш гигантский И ваш благословенный оравел. «Пойду, затеряюсь в листве неживой…» Пойду, затеряюсь в листве неживой Лесов, обступивших осенние горы, Забуду раздоры, укоры и ссоры, К замшелому камню склонюсь головой, Для птиц перелетных я сердце открою, И стану я ухом лесной тишины, И верно услышу дыханье живое Под грудами листьев уснувшей весны. «Твоими глазами, твоими глазами…» Твоими глазами, твоими глазами Себя самого я увидел во сне, Себя проклинал я твоими устами, И стыд покаянный забился во мне. И я пожалел тебя тысячекратно, И тысячекратно тебя я простил, Мне было во сне самому непонятно, Как вытерпеть сон мой хватило мне сил. Проснулся — и понял: руками твоими, Руками твоими убит я давно. Один я, а мнится, что стал я двоими… Но этого мне объяснить не дано. Из грузинской поэзии Народная поэзия «Воздадим хвалу героям…» Воздадим хвалу героям, Воздадим хвалу грузинам, Разметавшим вражье войско По затопленным низинам! Поглоти врагов, Арагва, В правой битве помоги нам! Гела смотрит на дорогу, Молвит: «Копит враг обиду!» Наш Георгий Базалетский, Как скала, был крепок с виду; Пастуха позвал Георгий, Наставлял его, как сына, И поклялся тот всевышним Перед ликом господина: «Я пошел на луг и вижу: Вождь лезгинский мне навстречу, Я его под сердце ранил, Я с колена бил картечью». «Горе мне! — сказал Георгий.— Видно, целился ты мало; У тебя ружье на славу. Если б в цель картечь попала, — Тот лезгин с земли не встал бы, Изошел бы кровью алой!» Лег туманной пеленою Сон Георгию на очи, В чистом небе гром небесный Разразился ó полночи. На Георгия лезгины Навалились туча тучей. Одного схватил Георгий, Поразил рукой могучей. Рот, как дрозд, лезгин сраженный Раскрывает, умирая, — Из груди торчит кинжала Рукоятка роговая. Поглядишь, мелькает быстро В колесе бегущем спица, А еще быстрей Георгий На коне в Манглиси мчится. Он врагов, как сучья, рубит. Кто его храбрее в мире? Подадим друг другу руки И друг друга клятвой свяжем. Поглядим-ка на дигойцев, Слово доброе им скажем! Как пошли на брань дигойцы — Стон стоял над горным кряжем! Люди двух вождей неверных Выбегают из засады, В их руках дымятся ружья — Ясеневые приклады. Рану щупает Георгий, Кровь бежит из-под ладони. А в Манглиси днем и ночью Строят храм на горном склоне, Похоронят в нем лезгинов, Перебитых в день погони. Вот лежит Георгий, словно Отдыхает перед боем, А в устах клубятся черви: Мы лицо ему прикроем. Я сложил хвалу стихами Нашим доблестным героям. вернуться Шаири — стихотворная форма грузинской поэзии. |
