6 А был бы зрячим — чудаком сочли За белую крахмальную рубашку, За трость в руке и лацканы в пыли, За высоко надетую фуражку, За то, что, глядя на небо, с земли Не поднял он рублевую бумажку, — Пусть он на ощупь одевался, пусть Завязывал свой галстук наизусть. 7 Не путаясь в громоздкой партитуре, Он расчленял на множество ключей Зыбучий свист автомобильных фурий И шарканье актеров без речей. Он шел, как пальцы по клавиатуре, И мог бы, не толкая скрипачей, Коснуться пышной шушеры балета — Крахмальных фей и серпантина света. 8 Так не пугай ребенка темнотой: На свете нет опасней наказанья. Он в темноте заплачет, как слепой, И подберет подарок осязанья — Уменье глаз надавливать рукой До ощущенья полного сиянья. Слепцы всегда боялись глухоты, Как в детстве мы боимся темноты. 9 Он миновал гвоздикой населенный Цветочный домик посреди Страстной [1]И на вертушке в будке телефонной Нащупал буквы азбуки стальной. Слепец стоял за дверью застекленной. Молчала площадь за его спиной, А в ухо пела нежная мембрана Немного глухо и немного странно. 10 Весь голос был почти что на виду, Почти что рядом — на краю вселенной. — Да, это я, — сказал слепец. — Иду. — Дверь отворил, и гул многоколенный На голоса — на тубу, на дуду, На сотни флейт — распался постепенно. Слепой лицом почувствовал: само В руках прохожих тает эскимо. 11 Он тронул ребра душного трамвая, Вошел и дверь задвинул за собой, И сразу, остановки называя, Трамвай скользнул по гладкой мостовой. С передней встали, место уступая. Обиженный обычной добротой, Слепец, садясь, едва сказал «спасибо», Окаменел и рот открыл, как рыба. 12 Аквариум с кисельною водой, Жилище рыб и спящего тритона, Качающийся ящик тепловой, Колокола и стоны саксофона, И желтый свет за дверью слюдяной — Грохочущий аквариум вагона. И в этой тесноте и суете Был каждый звук понятен слепоте. Чудо со щеглом (Поселковая повесть) Врач: Я две ночи нес наблюдение вместе с вами, но не вижу ни малейшего подтверждения вашему рассказу. Когда она бродила последний раз? Придворная дама: С тех пор, как его величество выступил в поход, я видела не однажды, как она вставала, накидывала на себя ночной халат… ………. …Смотрите, вот она идет! Шекспир. Макбет 1 Снимал я комнату когда-то В холодном доме на Двадцатой Версте [2], а за моей стеной Нескромно со своей женой Питомец жил консерваторский, Пел, как Шаляпин и Касторский, Но громче и, как Рейзен, в нос. В передней жил облезлый пес, Пушком его звала хозяйка. Она была, как балалайка, Вся — вниз. Вверху торчал пучок Величиною с пятачок, Седой, но рыжей краской крашен. Лба не было, и чем-то страшен Был осторожный, будто вор, Хозяйки ящеричий взор. Со всею желтизной своею Лицо переходило в шею И, чуть расширившись в плечах, Как вдоль по грифу, второпях Внезапно раздавалось тело И доходило до предела Своих возможностей. Она Была смертельно влюблена В соседа моего — из класса Вокального — красавца баса. 2 Ах, Шуберт, Шуберт! Твой «Двойник» [3]В раструб души ее проник, И рокотал, и сердце ранил, И душу страстную тиранил. Хозяйка бедная всю ночь Глядит на дверь певца — точь-в-точь Злосчастный евнух, страж гарема, Стоит и всхлипывает немо, Сжимает кулаками грудь, И только в горле бьется ртуть. Я что ни день твердил соседям: — Друзья, давайте переедем. Не соблазняйте малых сих Пыланием сердец своих.— А бас и хрупкое сопрано В ответ со своего дивана Хохочут так, что спасу нет, Кричат: — Да ну тебя, сосед! 3 Однажды, синий от мороза, Я брел со станции домой. Добрел, и тут же за Ломброзо [4]Сижу, читаю… Боже мой! Свечи мигающее пламя Ужасный образ создает: С его нечистыми глазами, С его петлистыми ушами, Как в гробовой сосновой раме, В дверях Преступный Тип встает. — Налоги за истекший год И за дрова внести мне надо. Я получить была бы рада Не то чтоб за февраль вперед, Хоть за январь мне заплатите, Коль нежелательных событий И впрямь хотите избежать. Итак, я жду. С вас двадцать пять. О, эта жизненная проза И уши — две печати зла! Антропология Ломброзо Вдруг подтверждение нашла. Хозяйка хлопнула дверями И — прочь! Колеблемое пламя Слетело с фитиля свечи, Свеча погасла, и завыло Всё окаянное, что жило Внутри нетопленой печи — Те упыри, те палачи, Что где-то там, в ночи унылой, Терзают с неизбывной силой Преступных Типов за могилой. А за окошком тоже выло: Плясала по снегу метель, Ее дурманил свежий хмель, Она плясала без рубашки, Бесстыже выгибая ляжки, Снежинки из ее баклажки, Как сторублевые бумажки, Метались, клювами стуча В стекло. Где спички? Где свеча? вернуться Страстная — теперь Пушкинская площадь в Москве (здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. А. Тарковского. — Ред.). вернуться Двадцатая верста — подмосковная станция Белорусско-Балтийской железной дороги, ныне станция Баковка Московской железной дороги. вернуться «Двойник» — песня Фр. Шуберта на слова Г. Гейне. вернуться Чезаре Ломброзо (1836–1909) — итальянский психиатр, антрополог и криминалист, основатель антропологической школы в науке уголовного права. Его работу «Преступный человек» (1876) в переводе на русский язык читал персонаж поэмы, от лица которого ведется повествование. |
