Репнин с сочувствием относился к беженцам - ни в чём не повинным людям, из-за страха за свою жизнь вынужденным бросать родные жилища и искать спокойного места, где не стреляют и не убивают. Поскольку губернская казна была пуста, он убедил Наталью Александровну, приехавшую к нему в Вильно, выделить из семейной кассы тысячу рублей для приготовления бесплатных обедов нуждающимся.

Следил он и за тем, чтобы не обижали пленных. Однажды ему доложили, что бунтовщики, содержавшиеся в городской тюрьме, стали отказываться от пищи, требуя встречи с самым главным русским начальником.

   - Зачинщик известен? - спросил Репнин.

   - Известен, ваше сиятельство: пан Огинский[32].

   - Не тот ли Огинский, который некогда был маршалом коронных войск?

   - Не ведаем, ваше сиятельство. Знаем только, что сами поляки называют его графом.

   - Хорошо, приведите его ко мне, я поговорю с ним сам.

Огинского, который был маршалом коронных войск, Репнин знал хорошо. Он познакомился с ним ещё в то время, когда жил в Варшаве в качестве полномочного российского посланника. Очень скользкий тип. Сначала служил королю Станиславу, клялся ему в верности, а потом вдруг вместе со своим войском переметнулся на сторону конфедератов, объявил себя борцом «за свободу Польши». После того, как его войско было разбито, исчез и больше о нём ничего не было слышно. И вот снова Огинский...

Зачинщика беспорядков в тюрьме Репнину доставили прямо в кабинет. Перед ним предстал красивый молодой человек лет двадцати семи - тридцати. Никакого сходства с тем маршалом коронных войск. Тому сейчас было бы лет шестьдесят, не меньше.

   - Как ваше имя? - начал допрос Репнин.

   - Граф Михал Огинский, - представился пленный.

   - Как попали в отряд бунтовщиков?

   - Мы не бунтовщики, мы борцы за свободу своей Отчизны.

   - Какой свободы?

   - Свободы от иноземного засилья, в том числе и русского.

   - Вы офицер?

   - Когда меня спрашивают о моей склонности к занятиям, то я обычно называю себя музыкантом. Я играю на скрипке, клавесине и пишу музыку.

   - Я тоже играю на клавесине и люблю музыку. Кстати, в своё время я имел в польском обществе много знакомых музыкантов, с которыми поддерживал хорошие отношения.

   - Приятно это слышать. Однако я добивался встречи с вами не для того, чтобы говорить о музыке. Я имею жалобу на ужасные условия, в которых содержатся заключённые. Камеры так тесны, что всем не хватает места для сна. Приходится спать по очереди.

Репнин оказался в затруднительном положении. Он понимал, что претензии пленённых бунтовщиков справедливы, но в то же время не знал, как эти претензии можно удовлетворить: свободных казённых помещений для содержания арестованных в городе не было.

   - Я отпустил бы всех вас на волю, - сказал он, - если бы был уверен, что, получив свободу, вы не возьмётесь больше за оружие. Вы лично можете в этом поклясться?

   - В чём?

   - В том, что, получив свободу, не примкнёте больше к бунтовщикам.

   - Такого обещания я дать не могу.

   - В таком случае вам придётся набраться терпения и ждать, когда в стране снова наступит мир. Только после этого откроются перед вами тюремные ворота.

   - Смею напомнить, генерал, я явился сюда не просить свободу, а требовать улучшения условий содержания в неволе пленённых вами.

   - Что до условий содержания, - помедлив, сказал Репнин, - то мы постараемся их улучшить. Я вам это обещаю.

После того как Огинского увели, Репнин вызвал к себе коменданта города и приказал ему вместе с начальником тюрьмы принять все необходимые меры для улучшения условий содержания пленённых бунтовщиков, если даже для этого придётся освободить под тюремные камеры часть служебных помещений.

   - Завтра всё будет сделано, - пообещал комендант.

   - Не завтра, а уже сегодня, - предупредил Репнин.

В этот день он вернулся домой таким усталым, каким давно уже себя не чувствовал.

   - В городе появились слухи, будто в тюрьме преступники устроили бунт, - сказала встретившая его Наталья Александровна. - Ты из-за этого расстроился?

   - Никакого бунта не было, просто было недовольство заключённых. Сейчас уже всё улажено.

   - Тогда почему ты такой? На тебе лица нет.

   - Я просто устал, - сказал князь. - А потом меня угнетает неопределённость. Я считался главнокомандующим Брестской армии, а ехать в Брест, где главная квартира сей армии, мне не дозволяют, желая, чтобы я оставался в Вильно. Впечатление такое, что Петербург мне более не доверяет.

   - Напрасно ты мучаешь себя такими мыслями. С бунтовщиками в Варшаве, наверное, уже покончено, поэтому надобности в твоей армии больше нет, потому тебя и не беспокоят.

   - Нет, нет, - стоял на своём князь, - тут что-то не так. Подожду ещё неделю. Ежели за это время не получу письма от графа Салтыкова, сам поеду в Петербург.

Княгиня согласилась. Ехать в Петербург? Что ж, она тоже поедет. Но она уверена, что ехать никуда не придётся. Курьер с письмом может приехать уже завтра. Она это чувствует, а чутьё её ещё никогда не обманывало.

Польское восстание, начавшееся весной 1794 года, продолжалось до глубокой осени того же года. На первых порах удача сопутствовала повстанцам. Вскоре после овладения Краковым у деревни Рацлавицы они вступили в бой с крупным российским войском и учинили ему полный разгром. Победа всколыхнула многие слои населения. «Борцы за свободу» поняли, что русские части можно побеждать, и стали быстро увеличивать свои ряды за счёт крестьянских ополченческих отрядов. Желая убедить крестьян, что участие в «освободительной войне» необходимо им самим, руководитель восстания Костюшко в мае обнародовал так называемый «Поланецкий универсал», которым объявлял крестьян лично свободными, разрешал им выход из поместий после выплаты ими всех долгов и налогов. Что до земли, то она оставалась в руках тех, кому она принадлежала, а принадлежала она главным образом шляхетству. Своим «универсалом» Костюшко надеялся поднять народный энтузиазм и на волне этого энтузиазма увеличить число своих воинов. Но, вопреки ожиданиям, результат получился обратный. Крестьяне рассудили: личная свобода - это, конечно, хорошо, но что делать с этой самой свободой, когда нет земли-кормилицы? Без свободы прожить можно, а без земли не проживёшь, и придётся снова свободному крестьянину идти в кабалу к землевладельцам...

10 октября 1794 года в сражении под Мацеевицами армия Костюшко потерпела сокрушительное поражение. Сам Костюшко был в этом бою ранен и взят в плен. А вскоре русские войска вошли в Варшаву. Восстание было подавлено. Правда, оставалось ещё разоружить мелкие разрозненные отряды, но это уже было делом времени.

Раненого Костюшко, после того как его жизнь стала вне опасности, повезли сначала в Киев к Румянцеву как главному руководителю российской армии, а оттуда через Москву в Петербург. Императрица Екатерина, а по примеру её величества и сановники видеть его не захотели, и он был сразу помещён в Петропавловскую крепость.

Между тем князь Репнин всё ещё оставался в Вильно. Главной причиной, заставившей его отложить поездку в Петербург, был начавшийся обратный отток беженцев из Литвы в глубинные районы Польши. Беженцы каким-то образом узнали о полном поражении повстанцев и аресте их главаря Костюшко раньше, чем люди, находившиеся на должностях, и, не мешкая, устремились в родные места в надежде успеть найти дома свои ещё не разграбленными. Снова напомнили о себе пленённые бунтовщики, но теперь они требовали освобождения.

   - Может быть, их и в самом деле отпустить? - предложил Репнину комендант. - Всё равно нечем кормить: у нас кончаются продукты.

   - Хорошо, - подумав, сказал Репнин, - прикажите начальнику тюрьмы, пусть всех отпустит.